LEXICAL MARKERS OF CONFLICT AND CONFRONTATION IN LEGAL AND POLITICAL TEXTS

Настоящая статья представляет некоторые результаты проекта, посвящённого исследованию семантики единения и вражды в языке и речи. Ранее в наших публикациях мы выявили востребованные в правовом и политико-правовом дискурсе лексические единицы, актуализирующие семантику единения и её положительный аксиологический статус и создающие репрезентации трёх измерений единения на государственном уровне: социального, пространственного (территориального) и темпорального [1], [2]. Мы показали, что лексемы с семантикой единения выступают в типичных коллокациях, которые определяют их контекстуальный смысл – конкретный или абстрактный, характерный для правовой коммуникации. На данном этапе исследования стоит цель выстроить модель конфликта в правовых и политико-правовых текстах и определить формы её языковой актуализации. Очевидно, что рассматриваемые документы обладают функциональной спецификой в части использования такой лексики. По своей сути юридический дискурс направлен на вербальное конструирование некоторой желательной, с точки зрения законодателя, ситуации или состояния. Как отмечает Е.А. Кожемякин, «в высшей степени дискурсивными являются законодательные практики, при которых некоторая последовательность высказываний (или текстов) имеет нормирующий (конструирующий) эффект: закон как текст, будучи артикулированным, переданным и воспринятым, стимулирует одни действия и блокирует другие» [5, C. 129].

Конфликты и противостояние были характерны для человеческих отношений на всем пути развития цивилизации и исследовались в рамках разных дисциплин, в том числе коммуникативных [4], [10]. Однако состояние конфронтации вряд ли можно признать желательным как в межличностных, так и в межгрупповых или межгосударственных отношениях. Напротив, человечество постоянно находится в поиске способов преодоления конфронтации, в том числе посредством юридических механизмов.  

Юридический текст ориентирован на определение правил, которые должны служить урегулированию конфликтов мирным путем и сохранению социальной гармонии, а не провоцировать деструктивные проявления. Поэтому можно предположить, что в отличие от политического дискурса, нередко выражающего факты конфликтов и вражды в эксплицитной вербальной форме и приписывающего свойства враждебности политическим акторам (странам, организациям) [3], правовые и политико-правовые тексты должны демонстрировать определенную специфику, которая касается как набора лексических единиц и их функционирования, так и результирующих репрезентаций социальной действительности. Таким образом, в данной работе мы ставим задачи выделить такие группы лексики, которые актуализируют семантику конфликта и противостояния, определить специфику их сочетаемости и функционирования, а также выявить типичные репрезентации конфликта в рассматриваемых типах текста.

Для решения поставленных задач мы используем семантический, дефиниционный, контекстуальный анализ, элементы словообразовательного и синтаксического анализа, количественные подсчеты. Для облегчения процедуры по выявлению интересующих нас единиц, их частотности и сочетаемости мы использовали программное обеспечение для автоматической обработки текста MonoConc Pro 2.2. Отметим, однако, что собственно корпусный анализ нами не применялся.

В Российской Федерации существует значительное количество политико-правовых документов, включая стратегии и концепции. Юридический статус таких документов подробно обсуждается М.А. Мушинским [7]. Не останавливаясь на этом подробно, отметим только, что «как и собственно юридический дискурс, направленный на конструирование желаемого будущего, дискурс политико-правовой ориентирован на будущее, на определение отношений и действий социальных акторов. Кроме того, политико-правовые документы определяют аксиологию взаимодействия акторов социальных отношений <…>, присваивая положительный аксиологический статус одним акторам и их действиям и отрицательный – другим» [1, C. 3]. В качестве материала выбраны тексты, которые связаны единой темой взаимоотношения РФ с внешними субъектами. Это Федеральный закон «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации» (далее – ОПП), «Концепция внешней политики Российской Федерации» (далее – КВП) и «Концепция государственной миграционной политики Российской Федерации на 2019–2025 годы» (далее  – КГМП). Кроме того, мы включили в исследуемый корпус текст Конституции Российской Федерации как основной закон Российской Федерации.

2.1 Прототипическая ситуация конфликта и ее лексические маркеры

Проведенное исследование позволяет утверждать, что в правовых и политико-правовых текстах моделируются не только желательные для законодателя состояния и ситуации, но и нежелательные ситуации возможного конфликта между различными субъектами правовых и политико-правовых отношений, одним из которых является российское государство, и их возможные последствия.

Прототипической конфликтной ситуацией, вовлекающей государство, является ситуация «нарушение некоторым субъектом порядка, установленного российским государством». С точки зрения актантного наполнения, минимальная модель такой ситуации включает субъект действия, собственно действие, противоречащее норме (семантический предикат), и объект отрицательного воздействия:

Интенсивный миграционный поток из стран Ближнего Востока и Северной Африки в Европу, возникший в 2014–2015 годах, становится причиной негативных социально-экономических процессов в европейских государствах, а также способствует проникновению в эти государства членов криминальных, террористических и экстремистских структур. Такие негативные проявления могут стать угрозой как для Российской Федерации, так и для приграничных с ней государств. (КГМП)

В приведенном примере субъектами выступают страны Ближнего Востока и Северной Африки, а конфликтогенное действие коллективного внешнего субъекта описано словосочетанием с отглагольным существительным «проникновение членов криминальных, террористических и экстремистских структур». Такая ситуация в целом получает номинацию «угроза», а объектами угрозы выступают РФ и другие государства.    

Ряд лексических маркеров конфликтогенных ситуаций в нашем материале достаточно широк. Приведем их списочно, объединив в одну группу слова с одинаковой корневой морфемой и отметив в скобках общее количество употреблений: терроризм/террорист/террористический (42), угроза (33), экстремизм/экстремистский (19), противоречить/противоречие (19), конфликт/конфликтность (13), дискриминация/дискриминационный (8), вмешательство (7), коррупция/коррупционный (7), напряженность (4), ксенофобия (2), нетерпимость (2), вражда (1) и др.

Наиболее востребованными маркерами конфликтогенных ситуаций  являются лексемы с корневой морфемой наруш- (50 употреблений): нарушение, нарушать, нарушить. Из словарного толкования глагола «нарушить»: ‘помешать нормальному состоянию, развитию чего-н., прервать’ [8, С. 392] вытекает, что нарушение – это состояние конфликта, противоречия между некоторым нормальным состоянием и фактором или субъектом, отрицательно на него воздействующим. В  правовом и политико-правовом контексте лексема «нарушение» выступает как контекстуальный гипероним по отношению к лексемам, имеющим значения конкретных юридически закрепленных правонарушений (терроризм, экстремизм, дискриминация, коррупция) или дисгармоничных состояний (угроза, противоречие, вмешательство, напряженность, нетерпимость). Вероятно, этим объясняется её наибольшая востребованность.

Достаточно широкое обобщенное значение имеет также и лексема «вмешательство», толкуемая в лексикографическом источнике как ‘самовольные насильственные действия в чужой стране, в чужих политических сферах’ [8, С. 87]. Из толкования видно, что ситуация предполагает участие в ней некоторого внешнего агрессивного актора. Такой же смысл обнаруживаем в следующем примере, однако характер действий этого гипотетического актора точно не обозначен:

Российская Федерация принимает меры по <…> недопущению вмешательства во внутренние дела государства. [13]

Правовые и политико-правовые документы моделируют такую реальность, в которой нарушение российских правовых норм признается неприемлемым и наказуемым:

Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц. [13]

Конфликтогенность ситуации, в которой российское государство находится под угрозой, актуализируется не только отдельными словами, но и словосочетаниями, в состав которых входят атрибуты «незаконный/незаконно» (26) или «фиктивный» (2). Указанные лексемы эксплицитно маркируют то или иное действие как вступающее в конфликт с законами российского государства, т.е. как правонарушение: незаконное распространение оружия и боеприпасов, незаконное распространение оружия массового уничтожения, незаконный оборот наркотических средств, незаконная миграция, незаконно находящихся в РФ, фиктивная постановка на учет, фиктивные действия для получения иностранными гражданами прав на въезд в Российскую Федерацию и др.:

<…> Установлена уголовная ответственность за пересечение государственной границы Российской Федерации иностранными гражданами, въезд которым в страну не разрешен, за фиктивную постановку иностранных граждан на миграционный учет. Ужесточены санкции за организацию незаконной миграции [12]

В последнем примере отметим наличие еще одного элемента прототипической ситуации конфликта – последствия или ответные действия со стороны объекта негативного влияния (установлена ответственность, ужесточены санкции). Остановимся на этом подробнее.

2.2. Лексические маркеры ответных мер в ситуации конфликта

Номинации ответных действий со стороны российского государства образуют  лексическую группу со значением мер противостояния. При обсуждении лексики единения в наших более ранних работах мы отметили распространенность единиц с морфемами –един–, цел–, обще–, меж–/между– взаимо–, которые актуализируют смыслы неединичности и объединения участников отношений [1], [2]. Что касается лексических маркеров конфликта, то здесь в особую группу можно выделить единицы с морфемой противо–, имеющей «значение противонаправленности (слова с этим значением называют предмет, явление, такое же, как и названное мотивирующим словом, но носящее встречный или противодействующий характер)» [9, C. 263]. Таковыми в нашем материале являются лексемы противодействовать/противодействие (32) и противостоять/противостояние (2), которые используются в словосочетаниях с существительными в дательном падеже, обозначающими враждебные субъекты, действия, процессы:

Основными направлениями миграционной политики <…> являются: <…> н) совершенствование механизма миграционного контроля в целях решения задач по обеспечению национальной безопасности Российской Федерации, в том числе по противодействию криминальным, террористическим и экстремистским структурам. [12];

Главным направлением в борьбе с терроризмом должно стать создание широкой международной антитеррористической коалиции на прочной правовой базе <…> прежде всего в целях предупреждения терроризма и экстремизма, противодействия распространению радикальных идей. [11];

Россия принимает необходимые меры для обеспечения национальной и международной информационной безопасности, противодействия угрозам государственной, экономической и общественной безопасности, исходящим из информационного пространства, для борьбы с терроризмом и иными криминальными угрозами с применением информационно-коммуникационных технологий, противодействует их использованию в военно-политических целях <…> [11]

Россия поддерживает международные усилия по противодействию незаконному обороту легкого и стрелкового оружия. [11]

Несмотря на свою распространенность, лексемы «противодействовать/противодействие» встречаются только в текстах Концепций, но не в собственно законодательных текстах. Полагаем, что диффузное значение данных лексем и широкий объем их значений препятствуют использованию их в текстах законов, от которых требуется большая степень точности и конкретики, тогда как политико-правовые документы только стратегически очерчивают общие направления развития государства и допускают применение лексики, тяготеющей к политической, а не юридической, коммуникации. К лексемам с абстрактным значением можно отнести целый ряд отглагольных существительных, которые обозначают способы противодействия и встречаются в сочетаниях с другими существительными, обозначающими конфликтогенные действия, состояния, ситуации. Они характерны главным образом для текстов Концепций:

- устранение имеющихся очагов напряженности [11]; устранение необоснованных административных барьеров [12]; устранение допущенных нарушений [14];

- снижение уровня конфронтации [11];

- ослабление напряженности [11];

- сокращение незаконного производства и оборота наркотических средств [11];

- предупреждение терроризма и экстремизма [11], предупреждение нарушений миграционного законодательства Российской Федерации [12];

- недопущение дискриминации российских товаров [11];

- нейтрализация угроз [11];

- пресечение нарушений миграционного законодательства [12].

Для законодательных текстов более типичны другие языковые формы –терминологичные и сокращающие возможность множественных толкований. О последствиях диффузности юридического текста Т.В. Леонтьева пишет: «…Высокая степень обобщенности формулировок в тексте документа способна вызвать различия в его интерпретации, а значит, в решении вопросов организации любой профессиональной деятельности, если документ направлен на ее регулирование, что влечет за собой возникновение взаимных претензий сторон, т. е. конфликтных ситуаций» [6, С. 58].

Вероятно, законодатель осознает опасность обобщенности формулировок и старается избегать диффузности посредством указаний на конкретные юридически обоснованные категории. В нашем материале собственно законодательных текстов в числе лексических единиц, обозначающих меры противодействия враждебным по отношению к государству явлениям и имеющих конкретное юридическое значение, следующие: выдворение (административное выдворение иностранных граждан - [14]); депортация (депортация иностранного гражданина - [14]); административное наказание (административные наказания за незаконное привлечение к трудовой деятельности…- [14]); уголовная ответственность (установлена уголовная ответственность за пересечение государственной границы иностранными гражданами…); аннулирование (аннулирование разрешения на привлечение и использование иностранных работников - [14]).

Такие юридически нагруженные формулировки в текстах законов обеспечивают четкость в определении контрмер РФ по отношению и к внешним враждебным проявлениям, и к негативным явлениям внутри страны, мешающим реализации государственной политики. В то же время общие стратегические установки государственной политики, типичные для концепций и стратегий, выражены в более абстрактных категориях и соответствующей лексике.

Модель семантической ситуации конфликта в правовых и политико-правовых документах включает следующие элементы: субъект действия, собственно действие, противоречащее норме, объект отрицательного воздействия и ответные действия со стороны объекта негативного влияния. При этом объектом негативного воздействия и субъектом ответных мер выступает российское государство. Анализ материала показал, что в правовых и политико-правовых документах моделируются не только желательные, с точки зрения государства, ситуации, но и ситуации потенциально конфликтогенные. Через указания на ответные меры государство устанавливает не только ответственность за действия, выходящие за рамки правовой нормы, но и собственно саму норму.

Лексика, актуализирующая ситуацию конфликта в рассматриваемом институциональном типе дискурса, делится на две группы: обозначения явлений и действий, противоречащих юридическим и социальным нормам РФ, с одной стороны, и обозначения ответных контрмер, с другой стороны. Первая группа включает лексику разных объемов значений: от диффузных и обыденных лексических единиц до терминологических словоупотреблений. Такой охват лексики позволяет не только квалифицировать то или иное явление как враждебное, но и в необходимых случаях дать ему юридически точную номинацию. Кроме того, частотность употреблений, вероятно, может рассматриваться как признак актуальности той или иной проблемы для государства (н-р, высока востребованность лексем «терроризм» и «экстремизм»).

Лексика, обозначающая меры противодействия со стороны государства, различна в собственно законодательных текстах и текстах политико-правовых. Слова-носители обыденных языковых значений (преимущественно отглагольные существительные), обозначающие конфликтогенные действия, состояния, ситуации, характерны для текстов Концепций, тогда как собственно юридический текст стремится к меньшей диффузности смыслов и большей точности за счет применения обозначений юридических категорий, что позволяет репрезентировать конфликтогенную ситуацию не на бытовом уровне, а на уровне юридическом.

В отличие от некоторых других видов дискурса (политического, интернет-коммуникации), направленных на провокацию конфликта и вражды, правовой и политко-правовой дискурс имеет констатирующий и нормирующий характер, что обеспечивает его неконфликтогенность, даже при том что объектами репрезентации нередко являются ситуации конфликта и противостояния между российским государством и другими субъектами внутри и вне его.