A PRAGMATIC ASPECT OF TRANSLATING INTO GEORGIAN LINGUOCULTURAL UNITS OF A.S. PUSHKIN'S FAIRY TALES

Передача культурного своеобразия художественного произведения представляет собой одну из важных проблем переводческой деятельности. Современные исследования в области лингвокультурологии и межкультурной коммуникации обогатили теорию перевода новыми идеями в вопросах транспонирования эксплицитных и имплицитных смыслов исходного текста в текст перевода. Асимметрия между культурными знаками исходного и переводящего языков актуализировала понятие лингвокультурного компонента, включающего в себя знание национально-маркированных языковых единиц (реалий, фоновой и коннотативной лексики), грамматических и стилистических норм, доминантных особенностей коммуникативного поведения, а также культурных концептов и их презентации в языке.

С.Г. Воркачев приветствует появление в переводоведении термина «транслят», по его мнению, закономерно пришедшего на смену термину «перевод», привязанного преимущественно к содержательной и формальной (стилистической) адекватности текста-оригинала и текста-перевода. Выступая посредником в диалоге культур, переводчик «должен быть как минимум «бикультурен», что позволит ему при «трансляции» лингвоконцептов сопрягать значение имен-квазиэквивалентов с их контекстуальным смыслом, причем контекст здесь стремится к бесконечности и в своем пределе может быть равнозначен контексту культуры в целом»

Адекватность перевода в значительной степени зависит от степени совпадения лингвокультурологических компетенций автора как носителя языка, на котором создан первичный текст, и переводчика как представителя другого языка и культуры. Данный подход основывается на самом определении художественного текста, который Л.Г. Бабенко рассматривает как «словесное художественное произведение, представляющее реализацию концепции автора, созданную его творческим воображением индивидуальную картину мира, воплощенную в ткани художественного текста при помощи целенаправленно отобранных в соответствии с замыслом языковых средств (в свою очередь также интерпретирующих действительность), и адресованное читателю, который интерпретирует его в соответствии с собственной социально-культурной компетенцией»

Становясь посредником в межъязыковом взаимодействии, переводчик не может не учитывать прагматические аспекты перевода. Стремление переводчика к воспроизведению прагматического потенциала оригинала и достижению коммуникативного эффекта оказывает решающее влияние на выбор определенных стратегий перевода. Для устранения препятствий, мешающих рецепторам полноценно воспринять вторичный текст, в текст оригинала могут быть внесены различные преобразования. Прагматическая адаптация может протекать по пути расширения (внесение в текст перевода дополнений и разъяснений) или сокращения текста оригинала (опущение некоторых деталей), замены имплицитной информации оригинала эксплицитной в переводе, использование приемов конкретизации и генерализации

Необходимость в прагматических преобразованиях может быть продиктована разными факторами, среди которых В. Комиссаров немаловажное значение придает жанровой отнесенности оригинала и типу рецептора

Корректная передача лингвокультурных коннотаций составляет основную переводческую задачу и является следствием «индивидуальных знаний, личностных качеств и профессионального опыта переводчика, его способности синтезировать в языковом сознании информацию, принадлежащую другой культуре»

Исследование проводилось на основе сравинительно-сопоставительного, контекстуального и лексикографического анализа.

Сказки А.С. Пушкина представляют собой уникальный поэтический текст, в котором выпукло отразились реалии жизни русского народа, его ценностная картина мира. Великий поэт вложил национальный колорит в каждую из своих сказок, сумел воспроизвести «русский дух» с помощью организованной системы языковых средств, сюжетов, образов и форм. О намеренном включении национально-маркированных единиц в художественное повествование свидетельствуют факты биографии поэта, проявлявшего глубокий интерес к народному творчеству, русским обрядам, сказкам, а также анализ черновой рукописи и окончательного текста его произведений. Так, нейтральное начало «Сказки о царе Салтане» «Если б я была царица…» заменяется поэтом народным оборотом «Кабы я была царица…».

Для анализа из сказок А.С. Пушкина было отобрано около 100 языковых единиц, являющихся носителями лингвокультурной информации. При выборе языковых средств и подходов перед переводчиками вставал вопрос о принятии конкретных решений по прагматической адаптации данных единиц. Сравнительный анализ вариантов перевода сказок А.С. Пушкина на грузинский язык позволил сделать некоторые выводы о целесообразности использования тех или иных переводческих стратегий при передаче лингвокультурного содержания оригинала.

Учет фактора получателя информации, т.е. учет восприятия текста инокультурным рецептором, оказал существенное влияние на принятие решений о прагматической адаптации перевода.

При переводе единичных понятий, в частности имен собственных, основным приемом выступает транслитерация: Салтан (სალტან, სალთან), Гвидон (გვიდონი), Дадон (დადონი), Елисей (ელისეი), Балда (ბალდა), Черномор (ჩერნომორი).

Для передачи имени собственного Чернавка из «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях» было использовано четыре способа перевода:

1) смысловой перевод на основе раскрытия внутренней формы (Чернавка ← черный → чернявый): იხმო შავტუხა თავის მხევალი და დააკისრა ასეთი ვალი... (перев. А. Ахназарова);

2) описательная конструкция чернявая девушка: მოსამსახურე მოიხმო მყისვე, შევტუხა გოგო ერთგული მონა (перев. Х. Вардошвили);

3) транслитерация: იხმო მსახური ჩერნავკა, უბრძანა მეფისასული ტყეს მიეყვანა, დაეგდო, გათოკილ-ხელფეხდაბმული. და შეასრულა ჩერნავკამ, უმალ დედოფლის ბრძანება (перев. Б. Турабелидзе);

4) нулевой перевод: უმალ უხმო და მოახლე მიეახლა შარიშურით (перев. А. Сулакаури).

Большинство переводчиков предпочли отказаться от перевода клички собаки Соколко, сочтя эту потерю несущественной. Лишь один переводчик «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях» заменил ее популярной у грузин кличкой собаки: ყურშა: «Что, Соколко, что с тобою? Ляг!» – и в комнату вошла… − (перев. А. Сулакаури). «ყურქედანავ, ჩემო ყურშავ, დამშვიდდი და იწექ ყუჩად». შინ შევიდა მეფის ქალი. В данном случае можно говорить о достижении эквивалентности между единицами первичного и вторичного текстов, так как психоэмоциональная реакция со стороны читателей обоих текстов тождественна.

Почерпнутые А.С. Пушкиным из фольклорных источников антропоним Бабариха и топоним остров Буян, ставшие широко известными в русской культуре благодаря «Сказке о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди», не прозвучали ни в одном из переводов.

В сказках А.С. Пушкина значительный пласт лексики представлен единицами, связанными с церковными праздниками, обрядами и службами: венчание, молитва под образами, зажигание свечи, ношение креста и др. Переводчики с большим вниманием отнеслись к ретрансляции наименований религиозных отправлений, понимая, что эта сторона текста является одним из действенных способов создания национально-культурного колорита: Дом царевна обошла, Все порядком убрала, Засветила богу свечку... («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях») –

1) ხატებს აუნთო სანთელი კრძალვით (перев. Х. Вардошвили);

2) დაუნთო ხატს სანთელი (перев. А. Сулакаури);

3) ხატებს აუნთო წმინდა სანთელი (перев. А. Ахназарова);

4) ხატთან მივიდა ილოცა, კრძალვით აანთო სანთელი (перев. Б. Турабелидзе).

Лакунарность определенной части церковных реалий в переводе может возникать в результате отсутствия однословных лексических эквивалентов в переводящем языке. Так, сложность перевода церковных слов сочельник (согласно «Словарю языка Пушкина» − «день накануне церковных праздников рождества и крещения») и обедня (в «Словаре языка Пушкина» − «церковная служба у христиан, совершаемая утром или днем») была обусловлена тем, что их значение могло быть передано лишь описательно. Очевидно, описательная конструкция не подошла к стихотворному размеру перевода, и исходная единица сочельник была заменена иной (сочельник стал Рождеством): Вот в сочельник в самый, в ночь Бог дает царице дочь («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»). –

1) და შობა ღამეს, ვაით და კვნესით, შობა ასული უსაყვარლესი (перев. Х. Вардошвили);

2) და მშვენიერ შობა ღამეს ღმერთმა უძღვნა მას ასული (перев. А. Сулакаури);

3) შობის ღამეა, დღესასწაული, ღმერთმა დედოფალს მისცა ასული (перев. А. Ахназарова).

В современном переводе эту проблему удалось решить без искажения смысла исходной единицы: ქალს შეეძინა გოგონა წინადღით ქრისტეშობისა (перев. Б. Турабелидзе).

Большинство переводчиков отказались воспроизводить в переводе значение слова обедня. Попытка его передачи закончилась в одном из переводов созданием лексической замены: обедня – народное название церковной службы, совершаемой в полуденное (обеденное) время, – переводится словом შუადღე (полдень): И к обедне умерла («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»). – და შუადღის ჟამს დალია სული (перев. Х. Вардошвили).

Важным средством создания лингвокультурного своеобразия сказок А.С. Пушкина являются единицы, номинирующие русские обряды, а также описание распространенных в русской культуре жестов.

Реалия девичник (согласно толкованию в «Словаре языка Пушкина» – «входящая в свадебный обряд вечеринка с подругами в доме невесты накануне или незадолго до свадьбы») является лакунарной единицей по отношению к грузинскому языку: На девичник собираясь, Вот царица, наряжаясь Перед зеркальцем своим, Перемолвилася с ним («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»). Для передачи значения этого слова переводчиками были использованы: а) приближенный перевод: ქალთა ნადიმის ახლოა ჟამი (перев. Х. Вардошвили); სეფე-ქალებს გაუმართავთ მხიარული ტაშფანდური (перев. А. Сулакаури); б) прием смыслового развития: საქორწილოდ რომ ემზადებოდა (перев. А. Ахназарова); в) прием целостного преобразования, при котором не прослеживается внутренняя связь между переводимой единицей и переводом (девичник → помолвка): დედოფალი კი ნიშნობის დღესასწაულზე წვეული, თვის სარკეს გაესაუბრა, როგორც იყო ჩვეული (перев. Б. Турабелидзе).

Отражение национальной культуры, традиций и обычаев русского народа можно найти и в наименованиях жестов. В русской народной традиции прошлых эпох использовался поясной поклон, которым дети выражали почтительное отношение к родителям, верующие кланялись, низко сгибая туловище, во время молитвы, а простые люди использовали этот жест для выражения учтивого приветствия перед представителями духовенства, дворянами и царем. В «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» этим жестом царевна почтительно приветствует богатырей: В пояс низко поклонилась. В грузинской лингвокультуре фразеологизм წელში მოხრა, возникший на основе данного жеста, имеет значения ̒обессилеть, изнемочь, ослабнутьʼ, ̒лишиться силʼ, ̒надорватьсяʼ, ̒очень устатьʼ, ̒выбиться из силʼ, поэтому переводчики включили в текст описание другого жеста – наклон головы: ამ დროს გამოჩნდა ხელმწიფის ქალი // და მათ წინ თავი დაჰხარა კრძალვით, // თან უმდაბლესი სალამი მისცა (перев. Х. Вардошвили); და ღუმლიდან ჩამობრძანდა // დიდებული მეფის ქალი, // კოშკის მფლობელთ მიესალმა, // დაუხარა თავი კრძალვით (перев. А. Сулакаури); მეფის ასული ძირს ჩამოვიდა // საწოლიდან და მათთან მივიდა, // თავი დაუკრა და მიესალმა (перев. А. Ахназарова); ეჩვენათ მეფის ასული // ნაზი ღიმილით, ალალი. // მოიბოდიშა, ქედმოხრით, სალამი უძღვნა მდაბალი (перев. Б. Турабелидзе).

К прагматически обусловленным преобразованиям переводчики прибегают при передаче значений реалий и фразеологизмов. Например, рогатка (в «Словаре языка Пушкина» − «железный ошейник с длинными остриями, надеваемый на шею заключенным, колодникам») переводится как палка (მოუღირა მსახურ ქალს კეტი − перев. Х. Вардошвили.), повешение (ჩამოხრჩობით ემუქრება − перев. А. Сулакаури), железное ярмо (კისრად რკინის უღელს დაგადგამ − перев. А. Ахназарова), адские муки (ისეთ შავ დღეში ჩაგაგდებ, რომ ჯოჯოხეთში იწვოდე − перев. Б. Турабелидзе). Стремление переводчиков адаптировать единицы исходного текста к стереотипам своей лингвокультуры можно проследить и в следующих примерах: Он пешком идти отсель Хоть за тридевять земель. – მე მზადა ვარ ცხრა მთას გაღმა // გადავფრინდე დღესვე ლაღად; 2) მე იმ მზათუნახავისთვის // მთაგრეხილს გადავაბრუნებ. Держит Балда за уши одного зайку: «Попляши-тка ты под нашу балалайку». – 1) - ჭინკავ, დაუარე ეხლა ჩვენს ფანდურზე. Царь велит своим боярам - ნაზირ-ვეზირთ მეფე უთვლის и др.

В сказках А.С. Пушкина активно используются термины родства (мать, отец, сын, дочь, брат, сестра, бабушка) и свойства (свекровь, сват и сватья). Все они имеют дословные соответствия в грузинском языке. Некоторые из этих слов проявляют своеобразие в русском языке и могут стать источником переводческих разночтений. Так, слово сват в «Словаре языка Пушкина» имеет значения:

1) «человек, занимающийся сватовством, сватающий кого-н. кому-н.», то есть посредник, который от имени жениха просит руки девушки у ее родителей, обсуждает с ними место и время проведения свадьбы, размеры приданого и др.;

2) «родители и некоторые другие родственники каждого из супругов по отношению друг к другу».

В переводах «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях» используются три варианта передачи этого слова на грузинский язык: Сват приехал, царь дал слово – მეფეს ეწვია სიძის მზახალი (перев. Вардошвили); მაჭანკალიც დატრიალდა (перев. Сулакаури); უკვე მივიდა შუამავალი (перев. Ахназарова). Первый вариант перевода, на наш взгляд, следует признать неудачным, так как строки Сват приехал, царь дал слово говорят от том, что к царю приехал отец зятя или посредник, а не сват зятя (სიძის მზახალი).

Аналогично, слово сватья в пушкинскую эпоху могло обозначать мать одного из супругов по отношению к родителям второго, а также женщину (сваху), занимающуюся сватовством. Об этом свидетельствуют данные «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля: «родители молодых и их родственники друг друга взаимно зовут сватами, сватьями», «в деревнях где нет особых свах, сват и сватья крестные родители жениха, или дядя и тетка, они и сватают». Во вторичных текстах «Сказки о царе Салтане» перевод этого слова представлен в трех вариантах: теща (სიდედრი − перев. Патаридзе), бабушка (ბებია − перев. Турабелидзе) и сваха (მაჭანკალი − перев. Т. Бабуадзе). Последний вариант не соответствует содержанию «Сказки о царе Салтане», так как в одном из эпизодов сватья баба Бабариха названа бабушкой князя Гвидона (Но жалеет он очей Старой бабушки своей). В «Словаре языка Пушкина» лексема сватья зафиксирована в единственном значении – «женск. к сват во 2 знач.».

Адекватное перекодирование текста на язык перевода возможно лишь при учете широкого контекста, т.е. содержания всего произведения. Узкий контекст может привести к ошибкам в выборе соответствующих языковых средств. 

Прагматические преобразования «Сказки о царе Салтане» в прозаическом переводе Т. Бабуадзе протекали по пути устранения всех национально маркированных единиц (за исключением имен ключевых персонажей сказки). При передаче поэтического произведения прозой переводчица стремилась донести по читателей лишь информацию о событиях, описываемых в исходном тексте. Целью перевода в данном случае не было создание текста, художественно и эстетически эквивалентного оригиналу, что обусловило выбор средств и подходов. Восприятие прозаического текста вторичным читателем радикально изменилось. Лакунарность, возникшая при моделировании концептуально-прагматического пространства вторичного текста в прозе, привела к деформации прагматического уровня.

Таким образом, грузинские переводчики пушкинских сказок в прагматическом аспекте столкнулись с наличием асимметрии в семантическом выражении следующих языковых единиц в русской и грузинской лингвокультурах: в именах собственных (Салтан, Бабариха и т.д.), реалиях повседневной и культурной жизни (названиях религиозных праздников, обрядов, особенностях номинации родственных и семейных связей), фразеологических единицах. Сравнительный анализ вариантов вторичных текстов сказок А.С. Пушкина на грузинском языке показал, что переводчикам в разной степени удалось добиться успеха в обеспечении эффективного взаимодействия между переводом и его рецептором. Максимального коммуникативного эффекта достигли те переводчики, стратегия которых была нацелена на учет внутренней связи между лингвокультурными единицами исходного и вторичного текстов. Они смогли приспособить к стереотипам культуры грузинского рецептора языковые средства передачи лингвокультурных единиц пушкинских сказок. Преобразования, связанные с опущением языковых единиц, несущих в себе лингвокультурную информацию, а также принятие решения о преобразовании формы текста из стихотворной в прозаическую привели к деформации коммуникативных и художественно-эстетических намерений автора.