Об одном из способов модификации фразеологических единиц в произведениях русских писателей-эмигрантов

Несмотря на многообразие трактовок термина «фразеологическая единица» (далее – ФЕ), во всех них обычно можно найти нечто общее – указание на устойчивость подобных единиц. Однако и это, казалось бы, аксиоматичное положение способно подвергаться сомнению, когда речь заходит о трансформации выражений. М.М. Аймагамбетова отмечает, что такие преобразования имеют под собой как лингвистическое, так и психологическое обоснование, трансформация «расширяет границы авторской мысли, помогает проявить творческие способности»

Изучению механизмов трансформации ФЕ посвящены работы многих исследователей

Рассмотренные и упомянутые выше классификации механизмов трансформации ФЕ, безусловно, дают достаточно полную картину метаморфоз, которым могут быть подвержены выражения в устной и письменной речи. Однако чаще всего при рассмотрении трансформации не уделяется внимание возможным изменениям, происходящим (или, наоборот, не происходящим) с фразеологическим образом (далее – ФО). В рамках нашей работы мы, опираясь на труды исследователей, предприняли попытку выявить наиболее распространённые в текстах писателей-эмигрантов виды трансформации ФЕ с учётом их влияния на ФО. Именно поэтому наряду с распространённым термином трансформация далее нами будет употребляться и термин модификация, в большей степени касающийся именно образной составляющей.

В исследованных текстах (89 произведений разной жанровой формы) нами было выделено более 650 трансформированных ФЕ. Назвать более точное число представляется достаточно сложной задачей из-за спорного положения отдельных ФЕ: так, например, не всегда возможна дифференциация фразеологических вариантов и трансформированных единиц. В таких противоречивых случаях к трансформированным мы относили ФЕ, где изменения существенным образом сказывались на семантике, условиях употребления или же специфике ФО. Всего нами было выделено 4 крупных типа модификации ФЕ и ФО с возможными подтипами:

· замена компонента;

· структурно-грамматическая модификация ФЕ;

· семантическая модификация;

· модификация с использованием иноязычных элементов.

Предлагаемая классификация демонстрирует в первую очередь специфику ФЕ в произведениях писателей-эмигрантов, поэтому может отличаться от общепринятых. В рамках настоящей статьи мы рассмотрим только первый тип как наиболее распространённый и продуктивный. Замену можно считать наиболее очевидным механизмом трансформации. Вместо узуального компонента в структуру ФЕ встраивается другой, окказиональный. Выбор при этом обусловливается авторским замыслом, контекстом, условиями употребления и т.п. В зависимости от вида такой замены ФО может либо сохраняться неизменным, либо преображаться в рамках заданной исходной модели.

Наиболее часто в исследованных текстах встретилась замена одного из компонентов на схожий по смыслу. Например: «– Да, это не шоколад! – сочувственно кивнул головой Веткин» (Куприн). В узуальной ФЕ можно обнаружить схожий компонент – сахар. Общая сема ‘сладкий’ обусловливает незначительность изменений ФО. Гораздо ярче эти метаморфозы выражены в тех случаях, когда речь идёт о метонимическом переносе, влияющем на мену компонента: голова → ум, птица → сова, время → час и т.п. Подобные изменения бывает особенно сложно отличать от фразеологических вариантов. Однако в отдельных случаях они могут иметь принципиальное значение. Например, изменение компонента собака на кобель (важность гендера при использовании зоонимов уже была отмечена нами ранее): «– Стар кобель, да не батькой звать – ответил Дениска спокойно» (Бунин). Стоит отметить, что подобные изменения довольно часто встречаются в паремиях, поэтому могут обусловливаться не только авторскими намерениями, но и существующими вариантами пословицы, употребляющимися на той или иной территории*.

ФЕ, употребляющиеся в языке достаточно часто, способны укрепиться в нём в качестве своеобразных моделей (в том числе и на уровне ФО). Соответственно, изменение компонента в подобных случаях сразу привлекает внимание читателя, что способно стать одним из инструментов языковой игры. К таковым, например, можно отнести ФЕ в один прекрасный день. Семантика этой ФЕ не предполагает конкретных датировок и положительных характеристик, что может быть использовано при модификации выражения: «Скажем: Лик мог бы надеяться, что в один смутно прекрасный вечер он посреди привычной игры попадет как бы на топкое место, что-то поддастся, и он навсегда потонет в оживающей стихии...» (Набоков). Меняя лексему день на вечер, В.В. Набоков не только трансформирует выражение, но и вносит коррективы в исходный образ, играя на многозначности лексемы день: в узуальной ФЕ она синонимична слову сутки, а не указывает на конкретную их половину. Добавление дополнительного компонента смутно меняет и атрибутивную часть ФЕ, подвергая своеобразному сомнению устойчивый признак. Получается, что исходный образ разрушается изнутри, однако фразеологическое при этом принципиально не меняется.

Достаточно часто замена компонентов связана с подбором аналога, отличающегося от исходного сугубо со стилистической точки зрения. Обычно нейтральный компонент меняется на просторечный или даже грубый: соврать → сбрехать, жизнь → жисть, каждый → кажный, искать → шарить и т.п. В большинстве своём такая мена не оказывает никакого влияния на сам ФО, т.к. обусловливается лишь условиями употребления ФЕ (реальными или воссоздаваемыми в произведении). Однако возможны и иные ситуации. Такова, например, окказиональная ФЕ сбить с копыт: «Может быть, каждый только пыжится в расчете, чтобы его не сбили с копыт?» (Аксёнов). По значению она абсолютно идентичная узуальной ФЕ сбить с ног. Использование «зоонимического» соматизма вместо «человеческого» добавляет оттенок пренебрежительности, влияет на коннотацию ФЕ, но не на её семантику. Встречаются также обратные процессы, где трансформация призвана нивелировать выраженную отрицательную коннотацию исходной ФЕ и/или отдельного её компонента. Такое, в частности, происходит в тех случаях, когда компонент носит обсценный характер или же относится к грубой/просторечной лексике: «Ах, как подвел, щукин сын!» (Ржевский) (вместо сукин сын); «– Да болтание это. Как цветок в проруби...» (Некрасов). Такие замены хоть и делают текст эвфемизированным, но всё же актуализируют в сознании читателя оригинальный вариант, т.е. предполагают знание базового ФО, т.к. в противном случае  новообразованный оборот недоступен пониманию и интерпретации.

Чрезвычайно интересным представляется изучение ФЕ, где производится на компонент, не имеющий явных сходств с исходным или же сближающийся с ним только в контексте. В таких выражениях обычно модифицируется и сам ФО, но и потому, что сам подбор нового компонента может обусловливаться значимыми с лингвокультурной точки зрения факторами. Так, например, в активном фразеологическом фонде русского языка присутствует ФЕ одним миром мазаны ‘о людях со схожими недостатками’. В словаре А.К. Бириха и В.М. Мокиенко отмечается, что выражение восходит к церковным обрядам, «при которых приготовлялось миро́ – специально приготовляемое вещество»

Особое внимание стоит уделить модификациям, указывающим на историко-культурные реалии общества. Так, например, в русском языке активно используется ФЕ боже милосердный. Основанная на обращении к Богу, сейчас она носит преимущественно междометный характер и репрезентирует эмоции говорящего (удивление, страх и т.п.). Сам ФО предполагает, что субъект, охваченный подобного рода эмоциями, как бы ищет защиты у Бога, апеллирует к Нему как к силе, способной «разобраться» со внештатной ситуацией. Именно поэтому столь интересной становится модификация ФО в тексте В.П. Аксёнова: «Перед Борщовым по-прежнему сидел хихикающий санитарный гражданинчик, но теперь он уже размывался, видоизменялся очень активно и превращался на глазах – генералиссимус милосердный! – в идейно подозрительного чрезвычайно-мало-советского чужака Мемозова...» (Аксёнов). Генералиссимус – высший военный чин. За всю историю России его были удостоены всего несколько человек, в т.ч. великий полководец А.В. Суворов. В 1945 г. звание Генералиссимуса Советского Союза было присвоено И.В. Сталину. Очевидно, что в приведённой ФЕ подразумевается именно он. Примечательно, что сама повесть «Золотая наша железка» была вышла в свет в 1973 г., спустя 20 лет после смерти И.В. Сталина. Несмотря на это, на последующее развенчание «культа личности», противоречивое отношение общества к И.В. Сталину, его фигура оставалась чрезвычайно значительной, что и дало возможность автору, пусть и в ироничном ключе, модифицировать ФО, фактически поставив на одну ступень Бога и генералиссимуса. Такая модификация может считать достаточно характерной для атеистической направленности культуры советской поры.

Замена компонента достаточно часто происходит в случае с крылатыми выражениями и ФЕ, пришедшими в широкое употребление из художественной литературы.  Чаще всего такая трансформация носит характер реминисценции и призвана актуализировать у читателя фоновые знания о тексте-источнике: «Оставь насмешку всяк сюда входящий, думаем мы» (Аксёнов) –  от «Оставь надежду, всяк сюда входящий», заключительной фразы текста над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери. Серьёзная фраза превращается в шутливую во многом за счёт мены компонента надежда на шутливый насмешка. В то же время в сознании читателя невольно проводится параллель между входом в помещение из повести В.П. Аксёнова и дантовским адом, что усиливает восприятие и без того фантастичного сюжета.

В ряде случаев связь трансформированной ФЕ с контекстом становится ещё более ощутимой. Пример можно встретить в романе Д.И. Рубиной: «Дочери он телеграммы не отбивал. Да и куда отбивать – на деревню в “бочку”?» (Рубина). Основой для выделенного выражения стала известная ФЕ на деревню дедушке ‘по неизвестному, заведомо неверному адресу’, пришедшая в активное употребление из рассказа А.П. Чехова «Ванька». ФО складывается из двух частей: «адреса» (неопределённое на деревню) и «адресата» (дедушке). Трансформированный вариант сохраняет эту структуру, что позволяет сохранить и неопределённость «адреса», однако меняет «адресата» на бочку. Смысл такой замены становится понятным только при чтении произведения: бочка становится временным пристанищем главной героини. Безусловно, конкретного адреса такой объект иметь не может, что делает невозможной и потенциальную переписку. Получается, что модифицированный ФО (а вместе с ним и вся ФЕ) способен «жить» исключительно на страницах романа, не проникая в узус.

В отдельных случаях замена может производиться на компоненты, являющиеся родственными исходным. Чаще всего подобные трансформации укладываются в рамки вариативности одной ФЕ и не требуют детального изучения (сердце взыграло → сердце заиграло), однако порой они способны повлиять на ФО. Такова, например, замена компонента на аналогичный, но с уменьшительно-ласкательным суффиксом: «Как в свободный денек пойдешь если с Наташкой, у каждого стекла останавливается и зубками стучит» (Шмелёв). Такая мена может демонстрировать трепетное отношение субъекта речи к описываемому им явлению или, как в приведённом примере, служить иллюстрацией особой подобострастной, «лакейской» манеры общения, вызывающей у собеседников закономерное презрение.

Обращает на себя внимание и замена квантитативных компонентов. Чаще всего определённые количественные показатели в структуре ФО обусловливаются архаичными представлениями о магии чисел. Соответственно, трансформация разрушает эту магию или, наоборот, привносит новую. В выявленных нами примерах изменение количества обычно способствует гиперболизации ФО: битый час → битых три часа («И никто не подойдет к машине моего друга, который встретил меня на вокзале и повез в гостиницу, и не скажет «пройдемте», и мы битых три часа просидим в милиции...» (Некрасов), семь потов → сто потов («Мы тут сто потов спустили, а он по морям катался, картинками занимался» (Шмелёв) и т.п. Количественное изменение ФО пропорционально усиливает и передаваемый им смысл. В отдельных случаях возможна нейтрализация квантитативного компонента, что размывает границы ФО, делает его более неопределённым: гидра стоглавая → многоголовая гидра («Одно из сквернейших моих воспоминаний, это "двигайте!": четыре часа нашей стоянки в Лиде – белкино колесо, битва (моя) с многоголовой гидрой, ошалевшей от роскоши прилавков и витрин» (Ржевский). Заменяя конкретное сто на более абстрактное много, автор усиливает эффект, производимый ФЕ, концентрирует передаваемые с её помощью смыслы.

*При работе с паремиями мы учитывали данные сразу нескольких словарных источников, что и дало основания говорить о проявлении трансформации.

Процессы модификации ФЕ в эмигрантской прозе могут носить выраженный кросс-культурный характер. Это обусловливает и выбор того или иного способа трансформирования выражения. Среди выделенных нами способов (замена, структурно-грамматическая и семантическая модификации, использование иноязычных элементов) кросс-культурные тенденции наиболее явно прослеживаются при задействовании иноязычных компонентов, а также замене одной единицы на другую, обусловленной внешними лингвокультурными причинами. Именно благодаря этому замена фразеологических компонентов становится чрезвычайно продуктивным способом дискурсивно-стилистической модификации ФО и трансформации всей ФЕ. Благодаря такой замене исходная ФЕ способна не только получить новые смысловые оттенки, но и по-новому отразить значимые лингвокультурные артефакты. Обращает на себя внимание и выраженное взаимовлияние ФО и ФЕ: трансформация образной составляющей выражения сказывается на его семантике, коннотативных особенностях, даёт дополнительные ограничения в употреблении и т.п. Частота и сложность подобных модификаций имеет под собой как лингвистические, так и экстралингвистические основания, в т.ч. особенности идиостиля писателя, новой для него лингвокультуры.