The Agentivity of the Japanese Words Wago and Kango: State and Action

Данная работа выполнена в рамках теории агентивности как универсальной макросемантической категории, которая во многом определяет иерархию актантов и обуславливает функционирование многих языковых явлений. В общей теории лингвистики проблема агентивности была впервые системно поставлена в 1973 г. в работе Д. Круза, в которой отмечается сложность выделения агентивных признаков и говорится о преимущественно «интуитивном понимании» агентивности

Агентивность на уровне лексемы в данной работе будет рассмотрена как выраженная в рамках отдельного слова совокупность обозначенных выше агентивных признаков, результирующихся в семах акциональности, воздействия и т. д., и фокусирующихся на совершении действия (в противовес стативным признакам, акцентирующим состояние и свойства). Если рассматривать акт предикации в целом как процесс установления предикативного отношения путем соотнесения смыслов и связи между субъектами и их свойствами, то в данном контексте еще А.А. Потебня в 1874 г. говорил о том, что «не только каждая пара членов предложения < … > может соответствовать суждению, но и один член предложения может соответствовать одному и более чем одному суждению

В современной лингвистике проблема внутренней агентивности лексемы, определяющей соответственно и структуру зависимых от него аргументов, рассматривается преимущественно в контексте деривационных процессов, сопровождающихся изменением состава участников ситуации – например, в представлении Г.И. Кустовой семантического потенциала слова как источника образований производных значений (

Итак, основываясь на методологическом положении о слове как свернутой предикативной структуре, применим к японским лексемам с вариативным прочтением способы анализа синтаксических структур, чтобы определить механизмы включенности агентивных компонентов в семную структуру лексем.

При рассмотрении агентивного потенциала японских лексем прежде всего следует отметить, что в целом японский язык демонстрирует тенденцию к доминированию непереходных конструкций и сниженной агентивности – теоретическое положение о преобладании непереходной модели в японском языке озвучивается японскими лингвистами в работах, выполненных в рамках семантико-синтаксического подхода (

Объектом данной работы выступает фрагмент словарного состава японского языка, а именно: двухосновные лексемы японского происхождения (ваго) и китайского происхождения (канго), имеющие одинаковое отображение на письме; предметом – агентивные характеристики этих лексических единиц. В данной работе не принимается во внимание возможная разность в написании лексем ваго, когда при записи некоторых из них графически вычленяется соединительная морфема, например: 染色 сомэиро и 染め色 со(мэ)иро, т.к. эта вариативность не является смыслоразличительной для данного исследования; кроме того, в источниках допускаются разные варианты написания таких лексем (японский лексикографический агрегатор «Котобанк» и др.)

Выдвинем предварительную гипотезу исследования: исконно японский пласт словарного состава демонстрирует меньшую степень агентивности по сравнению с лексикой китайского происхождения. Для проверки данной гипотезы мы рассмотрим агентивные характеристики японских лексем на примере различий во внутренней форме иероглифических композитов китайского и японского происхождения; их морфологический и семантический анализ поможет понять механизмы когнитивной выделенности определенных фрагментов японского словарного состава. В частности, мы предполагаем, что тип взаимосвязи компонентов внутри одного и того же иероглифического слова, актуализированного в разных лексических классах, демонстрирует сниженную агентивность японской исконной лексики и внесет вклад в подтверждение гипотезы о доминировании непереходной модели восприятия действительности в японском языке.

Такая постановка вопроса является возможной благодаря уникальному свойству японского языка: он допускает вариативность прочтения лексических единиц с одинаковой графической фиксацией (в японской терминологии 異音異義語 ионъигиго). Это связано с особым путем возникновения и становления японской письменности, который обусловил возможности записи одного и того же фрагмента действительности и его прочтения как по принципам китайского языка (лексемы канго), так и согласно японской словообразовательной логике (лексемы ваго). За счет сложения основ или корней как основных словообразовательных способов значительное количество слов в японском языке представляют собой соединения семантически нагруженных компонентов, которое в некоторых случаях можно прочитать двояко: используя китайские или японские прочтения. Такое слово логично рассматривать как свернутую предикативную структуру, в которой выражены отношения между ее компонентами, что дает нам возможность проанализировать агентивный статус лексем разного типа (образованных по китайской и японской синтаксическим моделям) и сравнить характер взаимосвязи ее компонентов при обоих вариантах прочтения.

Внутренняя структура канго, слов китайского происхождения, часто демонстрирует традиционный для китайского языка порядок расположения смысловых компонентов, объединенных актантной связью: взаимоотношение предиката и объекта в свернутой структуре зачастую выражено так же, как и развернутых высказываниях – в препозиции глагольного компонента и постпозиции именного актанта. А.А. Пашковский в своем исследовании японских композитов подчеркивает важность взаиморасположения частей слова: «Значение компонентов, их порядок и взаимосвязи обусловливают ту или иную роль корней внутри составного слова. Занимая определенное положение относительно других элементов, корни специализируются»

Например, (1) слово 出店 (сочетание компонентов ‘отправление, зарождение, выход’ и ‘магазин’) может быть прочитано как канго: сюттэн, и тогда оно обозначает ‘процесс открытия магазина’; а будучи прочитанным как ваго: дэмисэ, оно приобретает именной статус (согласно японскому принципу, акцентируется второй элемент – ‘магазин’, а первый становится определением к нему) и обозначает некое учреждение, ‘филиал магазина’ (‘отделившийся, вышедший из’). Аналогичное противопоставление обнаруживается в (2) слове 脱殻: китайское прочтение даккаку обозначает ‘снятие кожи’ (фокус на процессе), а японское прочтение нукэгара со значением ‘сброшенная кожа’ – акцентирует второй элемент и так же, как и в примере выше, заменяет актантную связь (действие) атрибутивной (признак, состояние), тем самым снижая агентивность компонентов лексемы. То же в паре прочтений слова (3) 見物: кэмбуцу ‘осмотр достопримечательностей, посещение’ = процесс; и мимоно ‘интересное зрелище, картина’ = вещь и ее свойство. Иными словами, при китайском прочтении акцентируется процесс (воз-)действия (отметим, что словарная дефиниция лексем китайского происхождения часто содержит субстантив кото – «процесс, явление»), а при японском прочтении подчеркивается именной компонент (отражающийся в словарных дефинициях как моно – «вещь; нечто или некто»). Так, например, японская «Полная энциклопедия иероглифического знания» поясняет пример (1) как «открыть новое отделение магазина» для сюттэн через дасу кото и «торговая точка, отделившаяся от центрального магазина» для дэмисэ с препозицией глагола дасу в определительной позиции; а пример (3) как «смотреть и наслаждаться событиями и достопримечательностями» для кэмбуцу через миру кото («процесс, когда смотрят») и «вещь, которую стоит посмотреть» для мимоно через миру моно («вещь, на которую смотрят»)

Данное положение в рамках выдвинутой гипотезы мы проверим далее на большом массиве данных путем лексикографического анализа, дополнив его результаты (в качестве вспомогательного источника информации об употребимости иероглифических композитов) комментариями носителей японского языка, полученными в ходе опроса семи японских информантов путем предъявлением им блока отобранных пар лексем с просьбой объяснить разницу в их употреблении. В опросе информантов приняли участие семь носителей японского языка. Выборка информантов была диверсифицирована по возрасту (от 25 до 55 лет), полу (мужчины и женщины), сфере деятельности (работники корпорации, преподаватели, художник, госслужащий, домохозяйка), знанию/незнанию русского языка (для сопоставительного анализа). Прямые цитаты информантов оформлены в тех же кавычках, что и цитаты из литературы. Материалом исследования послужили двухкомпонентные иероглифические композиты, имеющие китайский и японский варианты прочтения. В данной работе в контексте теории агентивности нас прежде всего интересуют слова, которые имеют событийное (или процессуальное) значение – то есть, являются свернутой структурой события – тогда мы сможем проверить направленность и характер взаимодействия между участниками события в рамках свернутой предикативной структуры (для этого процессуальное значение должны иметь один или оба композита из пары). В предметных сочетаниях, выстроенных атрибутивно согласно модели «субъект и его свойство» с препозицией уточняющего компонента, актантная связь отсутствует, но такие пары тоже будут кратко охарактеризованы с целью обнаружения возможных различий в степени выраженности у них некоторых метрик, могущих повлиять на агентивность высказывания в целом. Методом сплошной выборки из полного перечня иероглифических слов в разделе «Иероглифический ключ» Большого японско-русского словаря

3.1. Предметно-ориентированные сочетания

Прежде всего, в данной группе были выделены те пары, где различие обусловлено только стилистикой использования (основной сферой употребления канго являются официальные и книжные тексты, а также научная терминология; ваго типичны в описании быта, природных и других обыденных явлений). Стилистические оттенки не являются смыслоразличительными для данного исследования, поэтому 225 пар, имеющих пометку о книжном стиле использования (например, 擦傷 сассё: (кн.) и сурикидзу ‘ссадина, царапина’) или о принадлежности к классу научных терминов (帰路 киро ‘электр. цепь обратного тока’ и каэримити ‘обратный путь’) были признаны нерелевантными и исключены из анализа.

Из оставшихся 380 слов многие пары значений продемонстрировали противопоставление по линии «универсальное – частное»: в комментариях информантов было отмечено, например, что (5) слово 内面 в обоих вариантах звучания имеет общее значение ‘внутренняя сторона’, но детализируется по-разному: китайское прочтение наймэн подчеркивает сему «внутреннего» как абстрактную духовно-психологическую составляющую, а японский вариант утидзура обозначает выражение лица и отношение человека к своему ближайшему кругу; то же в следующих примерах: (6) 弱音 кит. дзякуон ‘слабый звук’ об абстрактном звучании, яп. ёванэ о слабых голосовых сигналах, жалобах; (7) 足跡 кит. сокусэки ‘след’, оставленный в истории, а яп. асиато – ‘след’ как отпечаток ноги; (8) 束髪 кит. сокухацу ‘европейская прическа’ как общее классифицирующее название для типа прически в европейском стиле, вошедшем в моду в конце XIX в., а яп. табанэгами – то же, но об используемом в повседневности способе укладки волос; (9) 風車 кит. фу:ся ‘ветряная мельница’ как промышленный механизм, а яп. кадзагурума – ‘игрушка-вертушка’ (перенос механистического устройства мельницы в сферу обыденного существования).

Данные японские варианты демонстрируют выраженный перенос фокуса с описания универсальных типологизирующих процессов (эту роль выполняют канго) на применимость каждого типа для описания свойств и характеристик человека, зачастую в тесной связи с его соматическим пространством. Показательно, что информанты–носители языка при толковании предметных сочетаний в ряде случаев дополняли свои комментарии невольным указанием на части тела, задействованные в определении значения, причем такие соматические отсылки относились только к японским прочтениям. Так, при сравнении вариантов прочтения слова (10) 水腫 кит. суйсю и яп. мидзубарэ с одинаковым словарным значением ‘отек, волдырь’ информанты указывали на свою руку «мидзубарэ – это вот здесь, например <после ожога>»; а китайский вариант прочтения данного слова не вызвал такой реакции ни у одного из носителей языка (при этом ассоциации с канго были тоже единообразны: «это название болезни»); (11) 懐紙 кит. кайси и яп. футокорогами со словарным значением ‘бумажный платок, бумага’ при практически полной семантической общности при японском варианте прочтения вызвали у некоторых информантов реакцию в виде прикладывания руки к груди «это вот здесь спрятанное письмо, любовное, например», а при китайском варианте прочтения такой соматической ассоциации ни у кого не обнаружилось. В описании (12) 骨節 яп. хонэбуси ‘сустав’ (при наличии семантически идентичного аналога кит. коссэцу, ассоциирующегося с «озвучиванием диагноза у врача») информанты показывали на локоть или обозначали словесно Итай! ‘Болит’. Ваго ёванэ ‘ныть’ из примера (6) выше входит в коллокацию с предикатом ‘тошнить’, и издаваемые звуки ‘нытья’ сопровождались информантом движениями, сопровождающими тошноту – как будто человека «тошнило» этими звуками. Эти комментарии являются важными свидетельствами возможной связи ваго с телом человека, и в совокупности с результатами лингвистического анализа позволяют нам предположить, что телесность может стать одним из критериев для описания агентивности, т.к. описание свойств и ощущений в противовес действию свидетельствует о более низкой агентивности языковой единицы.

Итак, можно констатировать, что наличие общих сем в предметно-ориентированных канго и ваго обуславливает их относительную синонимичность, но при этом, помимо стилистических отличий, противопоставление по линии универсальное (абстрактные процессы, подразумевающие взаимодействие большого количества участников и их типологизацию) vs частное (характеристики и свойства человека) позволяет предварительно выделить телесность как критерий для дальнейшего анализа агентивности лексем, т.к. наличие соматической соотнесенности слова актуализирует сему состояния в противовес действию, свидетельствуя тем самым о снижении агентивного потенциала; выбор такой низкоагентивной лексемы может повлиять на аргументную структуру высказывания в целом.

3.2. Событийно-ориентированные сочетания

В данную группу вошли 106 пар лексем, представляющих собой свернутую структуру события; их первый компонент преимущественно реализует акциональную сему, а второй – семы пациентивности, локативности и др., что соответствует китайской синтаксической норме, а именно: постпозиционности уточняющих компонентов. При этом японское прочтение лексемы в ряде случаев показывает смещение смыслового фокуса на второй компонент с предметным значением. Таких пар оказалось две трети от общего количества; приведем некоторые примеры:

(13) 離島 ‘отойти, покинуть’ и ‘остров’; кит. рито: ‘уход с острова’ (один из вариантов значения) и яп. ханарэдзима ‘заброшенный остров’;

(14) 落葉 ‘падать, ронять’ и ‘лист’; кит. ракуё: ‘листопад’ и яп. отиба ‘опавшая листва’;

(15) 染色 ‘красить(ся)’ и ‘цвет’; кит. сэнсёку ‘окрашивание’ и яп. сомэиро ‘цвет (в результате окрашивания)’;

(16) 増水 ‘прибавлять(ся)’ и ‘вода’; кит. дзо:суй ‘процесс подъема воды’ и яп. масимидзу ‘прибывшая вода’;

(17) 出所 ‘выходить’ и ‘место’; кит. сюцудзё: ‘участие, выступление’ и яп. дэба ‘выход (на сцену), место выхода’;

(18) 赤面 ‘красный, краснеть’ и ‘лицо’; кит. сэкимэн ‘смущение, покраснение’ и яп. акацура ‘красное лицо, злодей’;

(19) 乗船 ‘садиться в транспорт’ и ‘корабль’; кит. дзё:сэн ‘посадка на судно’ и яп. норибунэ ‘судно, на которое садятся’.

Информанты охарактеризовали две трети из отобранных пар как «действие – результат» и предложили развернутые пояснения для детализации значения, которые описывают противопоставление такого типа слов китайского и японского происхождения в виде следующей модели: в результате совершения действия, выраженного в свернутой структуре канго, образуется некое состояние, выражаемое ваго. Например:

(20) 前屈 ‘перед’ и ‘наклонять (ся)’; кит. дзэнкуцу суру ‘наклониться’, яп. маэкагами ‘сутулый’: дзэнкуцу сита кара маэкагами ни нару ‘согнулся и перешел в сутулое состояние’;

(21) 洗髪 ‘мыть’ и ‘волосы’; кит. сэмпацу ‘мыть голову’, яп. араигами ‘чистые волосы’: сэмпацу сита кара араигами ни нару ‘вымыл голову – стал с чистыми волосами’;

(22) 生別 ‘жизнь’ и ‘разлучаться’; кит. сэйбэцу суру ‘разлучаться’, яп. икивакарэ ‘расставание на всю жизнь’: сэйбэцу сита кара икивакарэ (но дзё:тай) ни нару ‘расстались навсегда и оказались в состоянии окончательной разлуки’.

Как видно в (20)–(22), смещение фокуса с высокоагентивного глагольного на низкоагентивный предметный компонент влияет на общую аргументную структуру высказывания: например, в (22) слово лишается семы (воз-)действия, приобретает номинативное значение с атрибутивным компонентом (разлука какая? окончательная), требующее стативного предиката становиться, что придает всей структуре более низкую агентивную насыщенность. Общее количество таких пар составило 69 из 106 (65%), что говорит о преимущественном предметном прочтении двухосновных лексем ваго.

Оставшиеся 37 пар лексем имеют одинаковую событийную интерпретацию вне зависимости от прочтения (напр., (23) 前借 кит. дзэнсяку суру, яп. маэгари суру ‘брать аванс’), но в некоторых случаях информанты отметили неоднозначность предлагаемых словарных дефиниций, трактующих лексему как акционально насыщенную: например, (24) японский вариант прочтения композита 独歩 хиториаруки, который при добавлении вербализатора суру подчеркивает акциональную составляющую значения ‘идти (передвигаться) самостоятельно’ (в отличие от кит. доппо суру ‘идти своим путем’), был охарактеризован носителями как «скорее существительное», а в (25) из двух вариантов прочтения слова 大食 ‘обжорство’ глагольная интерпретация японского варианта оогуи была полностью исключена информантами, и оставлено только значение ‘обжора’, имеющее номинативное прочтение, а кит. тайсёку было признано всеми как ‘процесс обжорства’, что, в свою очередь, демонстрирует более низкую агентивность двухосновных ваго и в этой группе событийных сочетаний. Интересно отметить, что корпусная проверка подтвердила более высокую степень предметности ваго только в примере (25): 672 номинативных вхождения против 27 глагольных (96% и 4% соответственно); а характеристика, данная двумя информантами примеру (24), наоборот, была опровергнута данными корпусного анализа (37% номинативных вхождений и 63% глагольных), что задает вектор для дальнейшего изучения этого вопроса. Следует отметить, что толкования событийно интерпретируемых композитов также сопровождались соматически ориентированными комментариями носителей, и, что показательно, такие телесные ассоциации («ощущенческий» ономатопоэтический эпитет касакаса ‘шуршание’ для опавшей листвы в (14); изображение сутулости для состояния маэкагами в (20) и т.д.) и в этой группе относились только к ваго. Можно предположить, что акцентирование состояния сопровождает исконно японские двухосновные лексемы даже при их событийном прочтении.

Итак, количественный анализ событийно-ориентированных сочетаний показал, что исходные синтаксические модели, определяемые базовым порядком слов SVO в китайском языке и SOV в японском языке (в котором левое ветвление соответственно требует нахождения зависимого члена перед вершиной), влияют и на распределение смысловых акцентов в составе двухосновных лексем: в 65% пар композитов при японском прочтении смысловой акцент перемещается с первого (глагольного) на второй (именной) компонент, и в результате слово обнаруживает предметные свойства. Оставшиеся 35% пар акционально трактуемых композитов также частично содержат предметно трактуемые фрагменты значения, что вносит дополнительный вклад в доказательство гипотезы исследования.

В данной работе на материале фрагмента японского словарного состава (слов ионъигиго, имеющих как китайское, так и японское прочтения) было рассмотрено, каким образом вариативность в прочтении иероглифических компонентов может продемонстрировать нам смещение фокуса агентивности в словах как свернутых предикатных структурах. Было обнаружено, что лексический способ представления отношения между компонентами сложного слова, образованного согласно китайской или японской словообразовательной модели, демонстрирует тенденцию к номинативизации исконно японских слов с ослаблением агентивного компонента и, напротив, к акцентированию глагольного, высокоагентивного компонента в словах китайского происхождения – таким образом, в ходе словообразовательных процессов путем выбора слов японского или китайского происхождения может осуществляться повышение, сохранение или понижение агентивности слова.

Таким образом, в ходе анализа данного фрагмента японского словарного состава подтвердилась сформулированная в начале работы гипотеза о более низкой агентивности исконно японских двухосновных лексем. Результаты количественного анализа, дополненные комментариями информантов–носителей языка, показали, что имплицитно выраженное в японских исконных лексических единицах направление воздействия отражает характерную для японского языка иерархию актантов – чаще атрибутивную, акцентирующую признаки и состояния, нежели актантную с фокусом на действии. В ходе работы был выделен дополнительный критерий для последующего изучения агентивности – телесность как соматический фактор, акцентирующий состояние в противовес действию (ярко выраженный признак для предметных сочетаний и косвенный для событийных). Продолжение исследования видится в дальнейшем дополнении полученных результатов данными корпусного и контекстуального анализа отобранных лексем для уточнения их семантико-синтаксического статуса.