ОБ ОЦЕНОЧНОЙ ЛЕКСИКЕ В ХАНТЫЙСКОМ ЯЗЫКЕ (НА МАТЕРИАЛЕ КАЗЫМСКОГО ДИАЛЕКТА)

К описанию системных отношений между лексическими единицами в хантыйском языке мы подходим с осознанием того факта, что любой язык даёт возможность «представлять континуум мирозданья как дискретное множество разных вещей, которое поддаётся упорядочению при помощи системы идей, являющихся значениями слов» [1, С. 23]. К числу системных отношений мы относим связи по признакам равнозначности (совпадения, подобия), близости (синонимии), противоположности (антонимии), некоторым другим. Результатом предварительных наблюдений является следующий факт: отношения синонимии, которые часто являются следствием многозначности, – самые распространенные, и они свойственны словам разных частей речи. Более избирательны слова при вступлении в отношения антонимии: это явление существует преимущественно среди именных слов и наречий. Между глаголами наблюдаются антонимические отношения, но достаточно редко (вөтшǝты «терять» – вөйǝтты «находить»). Структура человеческой деятельности изначально представляется как спектр, поэтому отношения между лексическими единицами, обозначающими отдельные ее виды, устанавливаются в основном как разные, характеризующие отдельные стороны действия или процесса.

«Оценочная лексика — это лексика, содержащая положительное или отрицательное отношение говорящего к предмету, объекту или ситуации: отличный, прекрасный, превосходный, чудесный, изумительный, роскошный, великолепный – положительная оценка; скверный, гадкий, отвратительный, безобразный, наглый, нахальный, противный – отрицательная оценка» [2, С. 21].

На материале обско-угорских языков оценочная лексика рассматривалась в работах З.С. Рябчиковой [3], В.Н. Соловар, Ю.Г. Миляховой [4], А.Д. Каксина [5], В.И. Сподиной [6], О.Ю. Динисламовой [7] и др.

Перейдём к обзору слов, служащих для общей оценки человека, с позитивной или негативной стороны в хантыйском языке (на материале казымского диалекта). Наше исследование касается той части лексики, которая активно используется для того, чтобы характеризовать и оценивать человека в общем (или его поведение в данный период).

Например, в тематическом словаре хантыйского языка [8] данная лексика представлена в трёх разделах: Характер, качества человека; Общие слова о человеке; Имена прилагательные и причастия. (Примечание – в тематическом словаре 2002 года используется алфавит хантыйского языка 1995 года). Уже в первом разделе два антагонистических типа человека разделяются вполне определенно: к номинациям хуйат «хороший человек» относится один ряд определений, а к номинации атǝм хуйат «плохой человек» – другой сопутствующий ряд. Уточняя образ хорошего человека, можно представлять его следующим образом: каркам хуят; яма рǝпитты хуят «труженик», нявшăн хуят; нях-путăр вєрты хуят «шутник», пăԓтапԓы хуят «смельчак», ушăӈ хуят «умница». Напротив, нехороший человек – это вєрԓы питум хуят «бездельник», лени-вани хуят «лентяй», атум вєрты хуят «вредитель», ԓєпăԓтыйԓты хуят «лгун», ущмарăӈ хуят «хитрец», ишкăԓтыйԓты хуят; урк єсԓты хуят; уркăӈ хуят «хвастун» [8, С. 40-42]. В группе общих слов о человеке [8, С. 49-50] обнаруживается одно слово с негативной оценкой (оно заимствовано из русского языка): вурак «враг». Ему противостоят лексемы, с помощью которых человека можно характеризовать положительно: ԓǝхăс «друг», ԓǝиӈ «подруга», нётты хуят «помощник», пиԓхǝ «товарищ», и пăнт мăнты хуят «попутчик». Общий смысл сопоставления ‘хорошего’ и ‘плохого’ человека понятен. По нашим данным, контекстуальным синонимом к сочетанию йăм хуйат «хороший человек» является сочетание нявлăк хуят «добряк, ласковый человек». Следует заметить, что полного или точного аналога слову русского языка добряк в хантыйском языке нет. Наверное, его и не может быть: такого рода дериваты свойственны русскому языку, а в хантыйском языке – иная система словопроизводства. Однако в хантыйском языке имеется достаточно слов, имеющих значение «добрый (человек)» или синонимичное ему. Два из них употребительны и в казымском диалекте: jǎm «добрый, хороший; здоровый» и ńömša «добродушный, веселый, терпеливый» [9, С. 367, С. 1055]. А вот что находим в тематическом словаре казымского диалекта хантыйского языка: добрый (-ая, -ое) 1) (делающий добро другим, отзывчивый) сăмăӈ; оты; добрый человек сăмăӈ хуят; 2) (несущий благо, добро, благополучие) ям; нявлăк; добрые вести ям айкеԓăт [8, С. 172].

В хантыйско-русском словаре [10] лексика с отрицательным значением представлена лексемами: кǝњар «бедняга, страдалец», лексика с положительным значением: щăӈәр-пăӈәр «бережливый», њумша «робкий, скромный, покорный», савәр-вавәр «проворный, делает что-либо быстро и хорошо», кăры-пăры «расторопный, работящий», хăрщи «проворный, настойчивый, упорный», шуш-муш «уравновешенный, самостоятельный, хозяин своему слову», каркам «проворный», апрәӈ «проворный, активный’, ‘легкий на подъем» и др.

Объединяя данные трех словарей, констатируем наличие пяти лексических единиц хантыйского языка, выражающих непосредственно искомое значение: ям (йăм), нюмша (ньумша), сăмăӈ (сăмǝӈ), оты, нявлăк (ньвлǝк). Далее посмотрим, как данные слова «ведут себя» в высказывании, тексте. Предполагаем, что в этом случае они могут быть употреблены в несколько ином (или более широком) контексте, в формате, не заданном в словарной статье. Об этом замечательно сказано в одной из работ М.И. Черемисиной: «Очень важным свойством слова мне представляется его готовность расширять область своего значения. … Живое слово в контексте, в конкретной ситуации может выразить гораздо больше, чем можно предположить, основываясь на словарной статье» [11, С. 60]. Соглашаясь с этим авторитетным суждением, приведем далее, в качестве иллюстрации конкретных значений выявленных лексических единиц, ряд фраз из наших записей разговорной речи казымских ханты: Щи вөн икєн эвǝԓт аԓ пăԓа, ԓўв йăм хуйат – Этого пожилого мужчину не бойся, он хороший человек’; Нăӈ ащєн ма хўвǝн вөԓǝм, щимǝщ йăм хуйат ма шимǝԓ вөсǝм – Отца твоего я давно знаю, таких хороших людей я мало видел; Тăм Сыхали йăм ими, ма па Худи Наста йăм ими– Это Сыхали хорошая жена, а я Худи Наста, хорошая женщина; Йăм вөсǝн, йиӈк мăнєма тўвємта-сăр! – Хороший мой, водички мне принеси-ка! Йăм хуйат пєԓа ԓўв ăнт питǝԓ щиты хурты – На хорошего человека он не будет так лаять.

Набор лексических единиц, обозначающих «хорошего» или «плохого» человека, можно расширить, понимая при этом, что речь в этом случае идет о контекстуальной синонимии. В тематическом словаре хантыйского языка выявляются следующие лексические единицы, имеющие отношение к характеристике хорошего человека: нётты хуят «помощник», ԓавăԓты хуят; тǝрыты хуят «защитник», ԓăткăш «щедрый», пўԓяӈ «близкий», ям щирăӈ «вежливый», вещкат «добросовестный», вєрăӈ «деловитый», сăмăӈ; оты; ям; нявлăк «добрый», мосты «желанный, нужный», тǝпăӈ «милый, родной», амтăӈ «жизнерадостный», шєӈк ям «замечательный», сорнеӈ (перен.) «золотой», нявлăк «ласковый», ешăк «милый», ром; шитам «спокойный», шоп ясӈуп «обязательный», шоп нумсуп; вещкат нумсуп «правдивый», рут «родимый», рǝпатая сăмăӈ «трудолюбивый». [8, С. 40-194]. Для обозначения плохого человека могут быть использованы слова и сочетания другого ряда: вєшԓы «бессовестный», вǝр «вредный», хăрх-мурăх «равнодушный, черствый, высокомерный», ԓыкăӈ «сердитый, злой», кăт вєншуп «двуличный», нǝԓ веԓты; кўла питты «драчливый», шєӈк атум «дрянной», щăкăр; неԓăӈ «жадный», кев сăмуп; карты сăмуп «жестокий», юврăӈăӈ; нюрпăӈăӈ «капризный», пунăӈ вєншуп «наглый», питасăӈ «надоедливый», ущмарăӈ «хитрый», вевтам нумсуп «неблагодарный», ювра «неверный», нерăӈ-сухăӈ «нервный», юврая вєрты ут «несправедливый», шєӈк ԓыкăӈ «свирепый», ԓыки-хǝри «угрюмый» [8, С. 167-194].

В отношении характера оценки данный ряд слов делится на три подгруппы: слова со значением позитивной оценки и, в т. ч. призванные вызвать жалость, сочувствие (ԓăткăш «рохля, тихоня, мягкий, добросердечный, все на нем ездят», кǝняр «бедолага, страдалец, бедненький, несчастный, жалкий», кǝняр-ёсах «бедолага, страдалец, бедненький», муши «бедненький, страдалец, болезный»), слова со значением негативной оценки (вуспух «черт, паразит, сволочь, негодяй, ублюдок», канян «паразит, скотина, сволочь, негодяй», кулмум «черт, паразит», кÿль «черт, паразит», хом «проклятый») и нейтральные слова (нумпи «непоседливый, непоседа, шаловливый, шалун, надоедливый», сыр-супар «такой-сякой, непоседа, шалунишка», хулям «неловкий, нескладный, верзила, неудачник»). Слова последнего ряда, нейтральные, часто относятся к ребенку, и в этом случае могут переходить в разряд ласкательных. Напротив, слова с негативной оценкой очень часто становятся ругательными. Наиболее подвержены переходу в разряд ругательных такие слова, как хом «сволочь», кўль «негодник», сылка «нехороший человек».

Под ругательством обычно понимается грубое, бранное слово или выражение, адресованное человеку. (Такое ругательство может быть обращено и к животному, но это происходит достаточно редко, поскольку для оценки поведения животных имеются другие, особые слова и обороты). Предположительно, семантика двух бранных слов (хом и кўль) связана с тем обстоятельством, что сначала они появились в разговорном дискурсе религиозно-мифологического характера.

Далее остановимся на этимологии этих двух, наиболее характерных для хантыйской разговорной речи, ругательств – хом и кўль. Относительно первого из них: в словаре В. Штейница приводится целый ряд слов из разных диалектов хантыйского языка: kεm «способность» (фольк.), kŏm «тёмный», kəml «росомаха» [9, С. 637-639]. Исходя из смысла, можно допустить, что произошло переосмысление общей семантики «не-хороший, тёмный, злой» в значение «сволочь», когда слово стало применяться для характеристики человека. А ругательство кўль, видимо, пришло из религиозной сферы: этим словом ханты обозначали (впрочем, называют и теперь) одного из духов болезни. Этим вопросом много занимался финский ученый К.Ф. Карьялайнен, и вот что можно прочитать у него о характере этого духа (и это очень яркое объяснение того обстоятельства, что впоследствии этим словом стали называть человека плохого, «негодного»):

«К самым значительным из духов болезни относится тот видовой дух, которого называют Kul, kul’ и который везде, где его знают, пользуется дурной репутацией ‘чёрта, злого духа’. В старых источниках, впрочем, утверждается, что, например, вогулы “не хотят ничего знать о черте и не знают его, так как его нет в их среде”; но уже давно вогулы, как и остяки, не могли не знать такое существо. Уже Кастрен сообщает, kulj северных остяков – очень злое и опасное небесное существо, и считает, что оно соответствует водяному демону финнов. Точно так же и Патканов называет kul’ южных остяков “водяным духом”, который обитает в черных озерах нижнего мира и в глубинных водах верхнего мира”. Внешне он похож на человека, а у некоторых kul’ – два лица. Он настроен враждебно по отношению ко всему человеческому роду и причиняет вред, “где только может; итак, он в полной мере соответствует немецкому Teufel и русскому черту”. В изображении Кастрена и Патканова куль предстает, таким образом, односторонне – как водный демон, что, однако, неверно. … У части вогулов остяцкому кулю соответствует одноименное сверхъестественное существо. По сведениям Каннисто, переданным Сетеля, kul’ “злой” и “живет в воде”; на Сосьве он побуждает людей к воровству и дракам, вводит их в искушение» [12, С. 252-253].

Таким образом, появление в ряду хантыйских ругательств слов хом и кўль, а также их семантика, объясняются их первоначальным бытованием в той языковой сфере, что тесно связана с религиозно-мифологическим мировоззрением ханты.

Приведём ряд фраз с использованием интересующих нас слов (из записей разговорной речи казымских ханты).

Хом! Па щи йуврайа вєрсǝԓԓэ! – Сволочь! Опять все не так сделал (букв.: криво сделал)!;Хом, сылка, щи па вөԓмаԓ! – Какой он все-таки сволочь, нехороший человек!;Муй арат пўш нǎӈэн лупты, хом?! – Сколько раз тебе говорить, сволочь?!; Кўль, сǎр, йухǝтԓǝн щǎха йухи! – Негодник, смотри же, придешь потом домой!;И муйсǝр кўль, хоԓупԓǝм па щи мǎншємǝԓ! – Смотри, какой негодник, сети мои опять порвал!; Кўль, нємǝԓты ăнт тывǝԓ! – Чёрт, ничего не получается!;Щи па, хом, вөԓмаԓ! – Ну, надо же, сволочь оказался!;Хом вўс пух! Вухԓам щи аԓємумаԓ! – Сволочь, дрянной мальчишка! Деньги мои прихватил, оказывается!;Па щи хўнтǝс! Щимǝщ кўль щи! – Снова убежал! Такой вот негодник!

Таким образом, отношения синонимии внутри микро-группы слов «общая оценка характера человека» в хантыйском языке, являются производными от общей структуры его лексической системы. Общим признаком данной системы является естественное деление всего массива лексики. Отчетливо выявляется функционально-семантический инвариант: в эту специфическую группу входят лексические единицы, которые подразделяются на три типа: первую подгруппу составляют слова нейтральной оценки (характеристики), вторую – единицы, служащие скорее для положительной оценки, третью подгруппу – слова скорее отрицательной оценки.

В хантыйском языке оценочная лексика образует специфическую группу (слов с коннотативной составляющей непосредственно в своей внутренней форме). Перевести эти лексические единицы на русский язык, возможно, но для этого скорее всего понадобится несколько русских слов, и даже в этом случае схожесть может быть достигнута не всегда, например, в диалектологическом словаре В. Штейница лексема «каркам» переводится как – бойкий, проворный, услужливый, удалый, расторопный, живой, оживленный; ловкий, проворный и живой в работе, прилежный, усердный; смелый, отважный [9, С. 678-679].

На основе этих принципов должны быть детально изучены и другие участки лексической системы хантыйского языка.