Структура мотива памяти в романе Рут Озеки «Моя рыба будет жить»
Структура мотива памяти в романе Рут Озеки «Моя рыба будет жить»
Аннотация
В статье рассматривается проблема создания и функционирования мотива памяти (механизмов забвения и обретения памяти) в романе Рут Озеки «Моя рыба будет жить». Главные героини романа – Рут и Наоко – связаны происхождением (Наоко – японка, Рут – японка по матери), однако живут в разных странах, разделены временем и пространством. Рут и Наоко – двойники, на примере каждой из них показано действие механизмов забвения и обретения памяти, как индивидуальной (Рут теряет память вследствие болезни), так и культурной памяти своего народа (каждая первоначально почти ничего не знает о Японии, её традициях, особенностях жизни народа, однако постепенно эти знания приходят и формируют как принадлежность к общей коллективной памяти, так и память индивидуальную). В образе Наоко механизм обретения памяти усложнен: её семья жила в Америке, и девушка считает себя американкой, воспитана в традициях американской культуры, позднее семья Наоко возвращается в Японию, и здесь героиня сталкивается с реальностью и традициями другой страны. Синтез черт американской и японской культуры и становится основой индивидуальности девушки.
1. Введение
Проблема памяти в настоящее время – одна из центральных проблем гуманитаристики. Это обусловлено стремлением к обретению собственной идентичности в меняющемся мире – память является для человека строительным материалом, соединяющим прошлое и настоящее: «Память – это понятие, которое не только связано с прошлым и категорией времени, но это также общая категория, определяющая то, что остается от прошлого, своеобразная «база данных» прошлого опыта и информации, составляющая часть текстообразующего механизма, которая определяет настоящее состояние культуры» . Память нельзя считать простым скоплением информации о прошедшем: она является механизмом, который формирует человеческий опыт и помогает ориентироваться в настоящем и будущем . Однако наряду с механизмом памяти существует механизм забвения.
В начале XX века идеи Ф. Ницше и З. Фрейда позволяют осмыслить забвение как необходимое условие для восприятия нового, потенциал для формирования новой памяти. Сама же память утрачивает образ хранилища с неизменными данными: человек осознает, что, находясь в настоящем, он способен влиять на информацию о прошлом и оказывать существенное влияние на коммуникацию в системе «Я-Другой» .
Обозначенная система тесно связана с представлением о культурной памяти, оказывающей существенное влияние на формирование культурного времени и пространства в силу направленности на удержание аспектов прошлого данной культуры в настоящем.
2. Основные результаты
Принадлежность индивида к своему народу, роду, семье, собственный жизненный опыт – все это формирует личность, является материалом для создания «человеческой исключительности» . Культурная память большинства народов характеризуется, с одной стороны, схожими признаками – например, интересом к собственному прошлому, избирательностью памяти, а также специфическими, свойственными только для определенной национальности, – с другой. Например, для японцев характерна ориентация на сохранение культурной памяти в материальных объектах . Именно к этому специфическому признаку и обращается в романе «Моя рыба будет жить» (2013) американо-канадская писательница японского происхождения Рут Озеки (род.1956 г.).
Удостоенный Букеровской премии роман рассказывает о судьбе двух женщин, Рут и Наоко, между которыми устанавливается связь сквозь разделяющие их время и пространство. Несмотря на отдаленность, обозначенные героини оказываются очень похожи: обе они имеют японское происхождение и обе утратили культурную связь со своей исторической родиной. Так, дочь японки, которая большую часть жизни провела за пределами страны и страдала синдромом Альцгеймера, Рут практически ничего не знает об этом народе и не находит никаких других связующих звеньев с ним, кроме как использование слова «япы» без привычной для него грубой окраски по отношению к другим японцам: «...происхождение дает мне на это право…» .
Механизм забвения связан не только с Рут, но и с её родителями: героиня отправляется на кладбище, где они похоронены, однако пребывание там не дает ей возможности почувствовать собственную причастность к культуре народа или хотя бы рода, поскольку уже её родители утратили культурную память, родовая же память значительно ослаблена. Примечателен эпизод, завершающий данную главу: Рут достает купленные в магазине здорового питания благовония и, воткнув их в землю, осознает, что не понимает ни причины подобного поступка, ни того, что должно следовать за ним, и не может сопроводить его никакими ритуальными действиями: «...она села на землю перед могилами, чтобы… Чтобы что? Она не знала… Она… жалела, что не знает какого-нибудь песнопения...» .
Постепенная утрата собственной памяти происходит у Рут параллельно с обретением памяти культурной, т.е. культурная память, представление о Японии, погружение в судьбу Наоко замещает и компенсирует утрату воспоминаний Рут. Она находит дневник Наоко, записи её двоюродного деда, Харуки № 1, его часы. Последний предмет становится для женщины очень важным: рассмотрев часы в первый раз, она спешит надеть их на руку, с неохотой демонстрирует их другим жителям острова, и мысленно замечает: «И что у мужчин за пунктик насчет часов?» . Учитывая происхождение Рут, можно провести параллель между стремлением японцев к сохранению материальных объектов, имеющих культурную ценность, и ревностным желанием героини оберегать часы от других, однако при этом необходимо упомянуть отмеченный выше поиск собственной культурной памяти, которым в первую очередь и подкреплено данное желание.
В качестве ещё одной причины, по которой Рут с повышенным вниманием следит за тем, чтобы никто не касался ее часов, можно отметить ее страх выпасть из времени, который вызван развивающейся с годами болезнью Альцгеймера, унаследованной от матери: «...но самым большим ее страхом был Альцгеймер … Как и мать, Рут частенько забывала вещи. Персеверировала. Теряла слова. Выпадала из времени» .
Само имя героини – Рут – говорит о сожалении, испытываемом ею в связи с утратой памяти как собственной, так родовой и культурной (своих «корней»): «...английское слово ruth образовано от старинного rue, что означает «раскаяние», «сожаление»… На японском звучало не менее проблематично… либо как «руцу», что значит «корни», либо «русу» — «не дома», «отсутствует» . Женщина также предлагает и значение слова, от которого образован вариант ее имени на иврите (Руфь означает «спутник»), однако и он вновь указывает на отсутствие у нее памяти: по ходу романа Рут становится невольным спутником Наоко.
Таким образом, повышенный интерес Рут к поискам культурной памяти народа, можно объяснить не только впечатлениями от дневника Наоко, на чтение которого Рут тратит практически всё свое время, но и стремлением найти замену собственной памяти, ускользающей из-за болезни, памятью культурной.
Наоко же, в отличие от Рут, имеет все возможности для восстановления своей культурной памяти, однако не спешит ими воспользоваться: ее родители, переехавшие в США японцы, чтут традиции своей страны, однако не требуют этого от дочери, так как не предполагают, что когда-нибудь им придется вернуться назад. Из-за этого Наоко практически не знает языка своей родины: «...мой разговорный язык сводился к простейшим бытовым выражениям…» .
Причина, по которой она не стремится к приобщению к японской культуре, заключается в том, что девушка уже чувствует собственную приобщенность к культуре США: Наоко не раз на протяжении произведения говорит о себе как об американке («Я… думала о себе как об американке…» ; «...что делает меня американкой…» ; «В глубине души я — американка…» ), Калифорнию и Саннивэйл Наоко считает своим единственным домом: «...у меня никогда не было дома, кроме как в Саннивэйле…» . В то же время её подруга Кайла объясняет отличия Наоко (например, в том, что девушка никогда не употребляет таблеток от психических расстройств) этнической принадлежностью («Она — японка» ).
Таким образом, утрата культурной памяти Японии помогает девушке адаптироваться в инокультурной среде и успешно функционировать в ней. Иными словами, механизм забвения в данном случае можно оценить как необходимый и положительно влияющий на судьбу Наоко, однако в дальнейшем он скажется на ее жизни отрицательно: после переезда в Японию не умеющая успешно взаимодействовать в культурной среде этого народа Наоко станет изгоем среди одноклассников.
Способность к взаимодействию в новой для нее среде Наоко помогает обрести ее прабабушка, дзен-буддистская монахиня Дзико (следует отметить, что сама Рут Озеки в 2010 г. была удостоена сана буддийского священника ). Приобщая свою правнучку к традиционному для Японии религиозному учению, она помогает ей воссоединиться с некоторыми аспектами культурной памяти этого народа. Так Наоко обретает «супапаву»: «Она [Дзико] говорила на японском, но тут она использовала английское слово superpower, только произнесла она это, скорее, как супа-пава. Очень быстро. Супапава» . Этим словом монахиня называет значимую для традиционного японского мировоззрения способность спокойно реагировать на происходящее вокруг. Примечательно, что она использует английское слово, привычное для слуха Наоко, однако придает ему японскую огласовку: этим Озеки указывает на изменение культурной среды, в которой девушке необходимо существовать, и, следовательно, на изменение языка и самих культурных реалий. В английском языке – это суперсилы, слово, рождающее определенные ассоциации с культом супергероев, комиксов и фильмов. Суперсила – то, что позволяет герою возвысится над другими, изменить законы реального мира и подчинить их себе. В японском варианте суперсилой («супапавой») является спокойствие, созерцание, отрешенность от эмоционального восприятия происходящего. таким образом, в Наоко соединяются и японская, и американская культура, именно этот опыт дает девушке «суперсилы».
Обозначенную выше способность Наоко впоследствии использует при общении с одноклассниками. Например, в случае, когда те нападают на нее в уборной, связывают, снимают нижнее белье и убегают с ним, чтобы продать на аукционе, девушка даже не сопротивляется, понимая, что это бессмысленно, однако и не теряет самообладания: «Они [одноклассники] могли сломать тело, но мой дух они сломать не могли... лицо у меня расплывается в тихой улыбке. Я вызвала свою супапаву…» . Примечателен способ обретения Наоко этой способности: девушка отправляется вместе с прабабушкой на пляж и вступает в «сражение» с океаном, она берет палку и принимается с легкостью рассекать ею волны, но те надвигаются на нее снова и снова. Устав от этого занятия, Наоко признает: «Я проиграла. Океан победил» . Роль концепта воды в японской культуре объясняется географическими особенностями: будучи жителями островного государства с нестабильной тектонической обстановкой, японцы не могли не создать специфического концепта воды, отличающегося от понимания воды в культуре других народов. Перенятые японцами китайские учения только дополнили его содержание, например, влияние оказал призыв философа Лао-цзы быть подобным воде: она способна, оставаясь внешне слабой сущностью, преодолеть любую сильную сущность благодаря своей текучести .
Помимо обучения «супапаве», Дзико приобщает Наоко к дзен-буддистской медитации, дзадзэн. Находясь в ней, Наоко вновь ощущает себя в родном городе Саннивэйле: «...у меня никогда не было дома, кроме как в Саннивэйле, а этот дом для меня потерян, — это действительно важно. Дзадзэн — это дом, который ты не потеряешь никогда…» . Это чувство помогает девушке взаимодействовать в японском обществе, спокойнее относиться к окружающим ее трудностям.
Следующим средством приобщения Наоко к японской культурной памяти является ее участие в традиционном японском празднике усопших, Обоне. С его наступлением девушке приходится вносить свой вклад в храмовые служения, стуча в ритуальный барабан. Наоко серьезно относится к выпавшей ей обязанности, поскольку видит в ней возможность почувствовать важное для дзен-буддистской концепции мира состояние – момент: «Мне очень нравится барабанить. Когда я это делаю, я осознаю эти шестьдесят пять моментов, которые, как говорит Дзико, есть в каждом щелчке пальцев…» . В детстве Наоко пережила увлечение словом «now»: «...шептала: «Now!.. Now!.. Now!..» снова и снова, быстрее и быстрее, бросая слова ветру, пока мир пролетал мимо, и пыталась поймать момент, когда сейчас становится NOW…» . Т.е. культурная память была утрачена Наоко не в полной мере: хотя девушка и не могла выразить словами свои чувства от переживания момента просветления и до конца осознать их, их существование в подсознании девушки не подвергается сомнению.
Однако с возвращением из храма в Токио осознание момента вновь уходит из сознания Наоко. Во время занятий проституцией, встречаясь с клиентом и ощущая нежелание быть с ним, девушка погружается в сомнамбулическое состояние: «...пока он делал с моим телом разные вещи, я просто ушла в замороженное пространство тишины у себя в голове — чистое, холодное и очень далекое. И я реально помню не слишком много…» . Таким образом, данное состояние можно трактовать как крайнюю точку, дойдя до которой Наоко утрачивает не только культурную память, частично возвращенную ей Дзико, но и свой физически получаемый опыт. Говорить о том, что сомнамбулическое состояние близко к состоянию момента, не представляется возможным: Наоко не пытается постичь свой внутренний мир, как того требует дзен-буддизм, а отстраняется от своих чувств и ощущений .
Это состояние сменяется возвращением к опыту дзен-буддизма: по пути в храм Дзико, узнав о её скорой смерти, Наоко проводит ночь на автобусной станции. Утром к девушке приходит осознание момента: как и дзен-буддистские монахи, стремящиеся к просветлению, она полностью погружается в себя и в этом состоянии сильного эмоционального напряжения вдруг замечает: «Холодно. Цветы на деревьях перед станцией почти все уже опали… Старик в сине-белом тренировочном костюме сметает лепестки с тротуара… Меня он не видит… Старушка-фермерша в сине-белой тэнугуи катит мимо на велике. Никто меня не видит. Может, я невидима. Так я понимаю, это оно и есть. Вот так и ощущается "сейчас"» . Иными словами, Наоко, сконцентрировавшись на себе, выходит за рамки собственного внутреннего мира и впитывает в себя происходящее вокруг «сейчас».
Примечательно, что сами мысли о приобщении к моменту Наоко излагает, используя содержательные признаки традиционного жанра японского стихосложения – хокку (хайку). Этому жанру свойственно стремление заново открыть для себя окружающую действительность и назвать составляющие ее предметы и явления предельно простыми словами для того, чтобы «схватить» момент настоящего , так и Наоко желает заново назвать возродившийся для нее мир. Сам процесс номинации в японском языке по своему фонетическому облику несколько совпадает с именем главной героини: «на-о нору» – Нао, Наоко. Неслучайно и упоминание примет весны (опадающие лепестки, утренний холод): тема времен года является традиционной для японской поэзии.
Постижение момента становится ценным для Наоко с точки зрения ее обращения к культурной памяти японского народа. Постепенно забывающая за время жизни в Токио все составляющие памяти, которые возрождала в ней Дзико, девушка вновь вспоминает их, обратившись к своему внутреннему миру, завершает это обретение постижение Наоко «сейчас».
Кроме культурной памяти, героиня обретает в романе и утраченную родовую память. Первый раз возврат памяти происходит во время встречи с Дзико в токийской квартире: Наоко заново обретает свою прабабушку, бурной жизнью которой впоследствии вдохновляется на пути своего саморазвития («Она была монахиней и писателем, «новой женщиной» эпохи Тайсё. Еще она была анархисткой и феминисткой…» ).
Второй раз память о своей семье девушка обнаруживает, находясь в храме: здесь она узнает о детях Дзико, в частности, о двоюродном деде Харуки №1, который был очень любознательным молодым человеком, владел французским языком, но впоследствии вступил в ряды пилотов-камикадзе и погиб. Во время празднования Обона, в одну из ночей Наоко встречается с ним на прихрамовой территории. Встреча оказывается для девушки очень важной, однако от неожиданности она оказывается не в силах поддержать разговор, но потом возвращается к ней в воспоминаниях, что указывает на значимость родовой памяти, стремление к её обретению.
Больше в произведении Наоко ни разу не видит Харуки №1 в зримой оболочке, однако не забывает о нем: его образ становится настолько важен для девушки, что впоследствии она не раз вспоминает о трудностях, которые пришлось перенести ему: «Какая же ты дура, Ясутани Наоко!.. То, что они <одноклассники> с тобой делали, — просто семечки по сравнению с тем, что вынес твой двоюродный дед…» . Пилот-камикадзе, наряду с прабабушкой-монахиней, становится своеобразным родовым покровителем Наоко, способствующим обретению культурной и родовой памяти. Это обусловлено и самим феноменом камикадзе: «этимология термина (пер. с яп. «ками» – божество, «кадзе» – ветер)… связана с «божественным ветром»… в ментальности японской нации сформировалось представление о том, что страну защищают национальные боги» .
Сохранять в памяти образ двоюродного деда Наоко помогают предметы, оставшиеся от него – часы и его дневник на французском языке. Девушка, как типичная японка, бережно относится к ним: так, по просьбе Дзико она внимательно следит за тем, чтобы ход часов никогда не прекращался, а дневник берет с собой домой для внимательного изучения.
Большое значение для возврата Наоко родовой памяти имеют действия Рут: если часы Харуки №1 девушке вручает ее прабабушка, то дневник на французском в храм приносит, преодолев через сновидение время и пространство, именно Рут. Примечательно, что женщина, не находящая себе ни культурной, ни родовой опоры, становится тем, кто оказывает значительное влияние на возврат памяти другому человеку.
3. Заключение
Мотив памяти в романе Озеки «Моя рыба будет жить» является сюжетообразующим. Именно благодаря функционированию механизмов забвения и обретения памяти в тексте переплетаются судьбы двух героинь, Рут и Наоко, они становятся персонажами-двойниками. Обе героини обретают культурную память, приобщаясь к знаниям и традициям предков, погружаясь в культуру Японии. Если для Рут обретение культурной памяти становится своеобразным замещением собственных утраченных воспоминаний, то возврат культурной и родовой памяти помогает Наоко не только найти способ успешного функционирования в японском обществе, осознать свою силу через уникальный опыт соединения американской и японской культурной традиции, а также развивать стремление к самосовершенствованию, следуя по пути предков – Дзико и Харуки № 1. Так в соединении личного, родового и коллективного (национального) и формируется индивидуальность Наоко.