ПРОТЕСТАНТСКАЯ ДОКТРИНА ПЕРВОРОДНОГО ГРЕХА И БИОМОДИФИКАЦИЯ ТЕЛЕСНОСТИ В АМЕРИКАНСКОМ АФРОФУТУРИЗМЕ

Афрофутуризм — это культурный и литературный феномен, в котором технологические и фантастические образы будущего сочетаются с опытом людей африканского происхождения. По меткому определению И. Вомэк, афрофутуризм представляет собой «пересечение воображения, технологии, будущего и освобождения», выступая одновременно и художественной эстетикой, и критической теорией

Американские афрофутуристические артефакты, включая музыку, кино и литературу, нередко обращаются к истории насилия над афроамериканцами в США, чтобы посредством воображения «изобразить возможные варианты будущего [афроамериканцев] и вдохновить их на действие в настоящем»

Доктрина первородного греха в традиционном протестантизме утверждает поврежденность человеческой природы после грехопадения первых людей. В классическом протестантском понимании каждый рождается грешником, лишенным благодати, и лишь избранные Богом (спасенные) могут быть избавлены от этой порочности. Хотя эта доктрина изначально носила универсалистский характер, в исторической практике США она переплелась с расовыми теориями и мифами. В рабовладельческой Америке сюжеты Библии нередко использовались для оправдания насилия над невольниками, а теологи-расисты ссылались на «проклятие Хама», утверждая, что его чернокожие потомки наказаны за его грех и потому предназначены быть слугами белых

Афрофутуристическая литература в США наследует эту линию переосмысления черной телесности. Она переносит богословские вопросы греха, искупления и избранничества в плоскость научной фантастики. Проблема изначальной «порчи» человеческой природы в афрофутуризме преломляется через образы мутаций, киборгизации и гибридности. Потомки порабощенных предков — «не-чистые», с точки зрения общества, художественные субъекты — выступают в этих текстах как носители бремени прошлого, аналогичного догмату о грехе Адама. Однако вместо богословского фатализма афрофутуристический нарратив предлагает альтернативные сценарии: преображение телесности через симбиоз с иной средой или видом, приобретение сверхспособностей, создание новых сообществ. Так, американский афрофутуризм «взрывает и переосмысливает» традиционные протестантские смыслы, порождая, по выражению Р. Снида, «новое пространство для черных размышлений о религии» за пределами традиционной церкви

На наш взгляд, концепция «афротелосотерики» не изолирована от существующих христианских (протестантских) учений, а перекликается с ними — в частности, с черной теологией освобождения и рядом идей афроамериканского пятидесятничества. Так, пастор Африканской методистской епископальной церкви Д.Х. Коун на волне Движения за гражданские права переосмыслил учение о грехе и спасении через призму исторического опыта чернокожих в США. По Коуну, грехом, требующим искупления, является социальная несправедливость (расизм как первородный грех американского общества), а спасение понимается прежде всего как освобождение афроамериканцев от системного угнетения. Африканское пятидесятничество, в свою очередь, акцентирует личное переживание спасения через его зримые проявления, например, чудесные исцеления тел, разрыв с «родовыми» проклятиями, восстановление достоинства и благополучия верующего. По сути, оно расширяет сотериологию до интегрального телесно-духовного измерения. «Афротелосотерика» впитывает все эти импульсы, перенося их в плоскость фантастического нарратива: в американском афрофутуризме освобождение черного тела посредством биомодификации представлено как эсхатологическая цель, достижение которой знаменует окончательное избавление от наследия падшего состояния, воплощенного в образе рабства и расизма.

Следует отметить, что «афротелосотерика» в том или ином виде характеризует афрофутуристический жанр в целом. Во многих афрофутуристических текстах (не только американских, но и, например, канадских и нигерийских) спекулятивно-фантастический дискурс органично соединяется с духовно-мифологическими мотивами освобождения. Преображение черного тела – сквозная тема жанра, проявляющаяся как в космических утопиях раннего афрофутуризма, где спасение мыслится через галактическую миграцию или кибернетическое бессмертие, так и в афрофутуристических романах, написанных в 2010–2020-х гг., где преимущественно чернокожая героиня наделяется мессианской ролью (Н. Окорафор, Ф.Д. Кларк, А. Эмези, У. Олисакве и др.). Соответственно, «афротелосотерика» выступает органичной частью эстетики афрофутуризма, выражая его стремление к переосмыслению будущего через призму телесного освобождения.

Для конкретизации концепции «афротелосотерики» необходимо учитывать гендерную перспективу. Обе героини анализируемых в данной статье художественных текстов — женщины, и их телесность несет отпечаток травмы не только расовой, но и гендерной, вследствие чего их путь к свободе означает преодоление как наследия расового угнетения, так и патриархальных ограничений, исторически присущих фантастическому жанру. Тем самым черное женское тело, которое ранее было маргинализировано научно-фантастическим дискурсом, выходит на авансцену американского афрофутуристического сюжета, нарушая мужскую доминанту: именно в нем сосредотачивается искупительная, трансформирующая сила, способная обеспечить справедливое будущее.

Цель этой статьи — исследовать указанные художественные процессы на материале двух афрофутуристических романов: «Бездны» (The Deep, 2019) Р. Соломон и группы «Clipping» и «Испытаний кровью» (The Blood Trials, 2022) Н. Дэйвенпорт. В центре этих фантастических миров — чернокожие женщины, которые сталкиваются с наследием исторической травмы и биологически воплощенных стигм. В «Бездне» дети африканок, выброшенных за борт корабля с невольниками, выжили, эволюционировали и основали подводный народ ваджинру, наследующий генетическую память о травме

Для анализа выбранных романов применяется комплекс методов, объединяющий литературоведческий анализ с интерпретациями в русле теологии, философии постгуманизма и биополитики, при этом базовым является герменевтический метод. Поскольку рассматриваемые произведения насыщены мифологическим и религиозным подтекстами, для этой статьи важна и богословская герменевтика. К примеру, образ Историографа, несущего память предков афроамериканцев в «Бездне» Соломон, может быть понят как мессианская или жертвенная фигура, требующая теологического осмысления.

С теоретической точки зрения, для этой статьи важен богословско-биополитический подход. Он опирается на понятие «биополитики» М. Фуко — системы власти, управляющей телесной жизнью людей

Биополитический подход сочетается с теологическим в тех местах статьи, где рассматривается, как традиционная протестантская доктрина греховности (идеологически перегруженный, негативно маркированный телесный дейксис) превращается в инструмент власти над героями романов. В этой работе учитывается, что в обыденном значении биополитика занимается управлением человеческой жизнью

Третий принцип исследования — постгуманистический. Как философия, постгуманизм критикует традиционное понимание человека, исследуя размывание границ между людьми, машинами и животными. В контексте афрофутуристическом эта теория позволяет рассматривать художественные мутации и симбиозы не как фантастические допущения, а как метафоры освобождения от колониального гуманизма Европы, который исторически отрицал полноценность чернокожих людей. По замечанию З. Джексон, культура африканской диаспоры (афроамериканцев) в США разрушает навязанную дихотомию «человек – зверь», предопределяя значение человеческого

Наконец, в этой работе используется сравнительно-аналитический метод. Оба рассматриваемых романа препарируются с точки зрения сюжета, системы образов и символики. Сравнительный анализ проводится для выявления общих мотивов (память предков, телесная мутация, социальный дарвинизм, бунт) и их вариативных воплощений. При анализе текстов также учитываются внелитературные контексты.

С опорой на обозначенные методологические рамки далее в статье последовательно рассматривается, каким образом в романе «Бездна» реализована метафора симбиоза и мутации для преодоления «первородного» греха порабощения; как в романе «Испытания кровью» обыгрываются темы генетической «порчи» и избранности; какую новую теологическую модель телесности на основе этих нарративов предлагает американская афрофутуристическая литература.

3.1. Мутация и симбиоз вместо грехопадения в романе «Бездна» Р. Соломон и группы «Сlipping»

Роман Р. Соломон и группы «Сlipping» «Бездна» переносит нас в фантастическое подводное русалоподобное общество ваджинру — потомков африканских рабынь, выброшенных за борт судна с невольниками во время очередного трансатлантического плавания из Африки в Америку. Исходная установка – гибель беременных женщин и чудесное спасение их детей – явно аллюзирует на первородный грех исторического рабства, тяготеющий над потомками. Соломон опрокидывает эту парадигму: в этом романе дети рабынь не гибнут и тем более не остаются навечно проклятыми — они эволюционируют в новый вид и благодаря этому обретают возможность дышать под водой и жить где-то в глубинах Северной Атлантики. То, что в реальном мире было травмой («падением»), превращается в генезис нового народа. Роман буквально обыгрывает библейскую метафору: из бездны страданий рождается утопическое пространство подводной свободы. Потомки утопленниц создали идиллическую цивилизацию – мир, где нет американских пуритан и где можно начать историю заново.

Молодая ваджинру Йету (главная героиня) служит Историографом своего народа. Ее предназначение — хранить в памяти все ужасы прошлого, чтобы остальные подводные жители могли жить без транспоколенческой травмы. Этот образ коллективного носителя греха весьма символичен: Йету добровольно (мучительно) выполняет роль Христа-искупителя, или козла отпущения. Она берет на себя «грех мира» — всю память о боли, которую другие вынести не в силах. Раз в год, во время специального обряда (аналог Рождества), она ненадолго делится воспоминаниями с остальными, после чего снова на год замыкает их в себе. Параллель с христианским таинством такова, что Йету ради благополучия ее сообщества отражает идею заместительной жертвы. Кроме того, — и это идет вразрез с традиционной догмой о наследственном грехе, где вина передается неизбежно каждому потомку, — здесь память о прошлом может быть разделена и облегчена общим усилием. В целом, этот мотив резонирует с афрофутуристической установкой на коллективное исцеление исторической травмы, а не на вечное проклятие. В контексте «афротелосотерики» уместно заявить, что тело и разум Йету становятся контейнером греха: ее плоть (мозг) хранит грехи предков, но это хранение носит целительный характер. Ваджинру не отрицают первородный грех (раз в год они могут вспомнить о рабстве предков), но обращают его себе во благо через ритуал.

Особое упоминание необходимо для мотива симбиоза в «Бездне». Ваджинру живут в гармонии с Атлантикой, их культура основана на единении с природной средой. Океан — прародина (мать) для нового народа. Мифологически первые ваджинру появились путем соединения с водной стихией, а далее новорожденным детям рабынь адаптироваться к жизни помогли киты. Выживание порабощенных предков достигается не через крещение (баптизацию), а через эволюционный союз с водой, которая буквально превращает «падших» в новые творения. Мы понимаем это как афрофутуристическую аллегорию искупления без Миссии: сама Атлантика предоставляет чернокожим шанс на жизнь. Симбиотическую связь ваджинру с водой — их способность дышать, понимать океанических тварей – можно трактовать как обращение проклятия в дар. То, что должно было стать гибелью (утоплением, которое, впрочем, не считается ни одной протестантской деноминацией греховным), стало источником уникальной идентичности и силы. С богословской точки зрения, тут прослеживается инверсия представления о грехопадении: бездна перестает быть символом смерти и наказания, вместо этого становясь символом перерождения и благодати. В этом контексте можно говорить о формировании в романе особой «афротелосотерики», где океанские глубины смывают память о грехах (но не сами грехи) и дают возможность жить без боли.

В финале романа происходит важный поворот. Изможденная грузом памяти, Йету бежит на поверхность и встречает там женщину (в привычном нам облике) Оори, которая оказывается хранительницей воспоминаний своего, наземного (белого) народа. Через общение с ней Йету осознает, что от прошлого страдают не только ее люди. Она возвращается в глубины Атлантики, чтобы разделить бремя истории со всеми ваджинру. Это решение — демократизация памяти – ведет к обновлению сообщества. Отныне каждый понемногу несет свою долю прошлого. В «Бездне» происходит распределенное искупление. Все принимают на себя ответственность за память о грехах, что напоминает коллективную исповедь, соборное таинство.

Таким образом, метафора мутации и симбиоза в романе Р. Соломон и группы «Clipping» служит для переосмысления первородного греха: грех (травма рабства) не просто прощается высшей силой, а трансформируется в основу новой жизни. Потомки рабов не считаются «павшими». Напротив, их приспособленные к воде тела свидетельствуют о преодолении грехопадения и обретении благодати через природу и коллективную память.

3.2. Генетическая «порча» как дар в романе «Испытания кровью» Н. Дэйвенпорт

Если в «Бездне» акцент делается на коллективной памяти и симбиозе с природой, то роман «Испытания кровью» Н. Дэйвенпорт переносит проблему телесной стигмы в плоскость генетической модификации и евгеники. Действие происходит в далеком будущем, в милитаристской республике Марин, где на словах провозглашено равенство, а на деле действует жесткая биополитическая иерархия. Главная героиня Икенна — чернокожая женщина, внучка выдающегося военачальника. После его загадочного убийства она решает найти виновных и для этого отваживается на прохождение смертельно опасных испытаний и вступление в элитную гвардию.

Главное, что отличает Икенну, — это тайна ее происхождения. У нее есть запретный кровный дар, и это — наследие от отца-иностранца, выходца из побежденной Марин империи, которая была известна как центр биомагии. Икенна — наполовину кханаи (в дискурсе маринян – человек «неправильной крови»). Поэтому, хотя она и официально является гражданкой страны, многие относятся к ней с презрением. Во время испытаний она сталкивается с травлей и расистскими оскорблениями, апеллирующими к ее «испорченной» родословной. Ситуация усугубляется тем, что сама природа ее скрытого дара порочна в глазах государства: магия крови объявлена ересью и законодательно запрещена. Икенна с детства обучена скрывать свои способности, ведь иначе — казнь. Из всего этого следует, что в ее образе конденсируются сразу две метки «первородного греха»: грех крови («нежелательное» генетическое наследие) и грех колдовства (сверхспособность, рассматриваемая как проклятие). С точки зрения государственной идеологии, ее тело несет печать порчи.

Дэйвенпорт подробно показывает, как биополитическая система Республики Марин эксплуатирует идею изначальной греховности одних (черных) тел и превосходства других (белых). Правящая элита, так называемые «верхние дома», гордится своей «чистой» родословной, тогда как потомки кханаи и иных групп подвергаются дискриминации. По факту, это государство придерживается секретной теологии, веря, что есть народ, избранный Богом, и «низшие» племена — все остальные. Совершенно очевидно, что это — параллель с пуританским сознанием американских колонистов, считавших себя новым Израилем, а африканских невольников — заклейменными Богом. Икенна же, обладая кровью и силой «чужаков», попадает в положение метиса, изгоя, которого невозможно до конца ассимилировать. Ее история — борьба против теологии исключения, которую исповедует ее государство.

Этот афрофутуристический сюжет, как и в «Бездне», оборачивает греховное в святое. По мере прохождения смертельных испытаний Икенне становится ясно, что именно ее «проклятый» кровный дар дает ей преимущество. Она выносливее других, обладает ускоренной регенерацией и развитой, благодаря скрытым колдовским умениям, интуицией. Считающееся слабостью и позором оказывается силой. Ранее дед убедил ее не пользоваться даром из страха перед казнью, но в самые критические моменты Икенна черпает из своей крови мощь. В этом — магистральная метафора романа: мутация (крови) — это не деградация, а путь к преображению. В кульминации первого романа («Испытания кровью» представляют собой дилогию, но мы, пожалуй, остановимся только на первой части) Икенна раскрывает заговор властей и принимает свой дар открыто, за чем немедленно следует изгнание. Мы читаем это как богословский протест. Героиня отвергает навязанную ей доктрину греховности плоти и провозглашает спасение не по критериям государства, а по праву внутренней силы.

Немудрено, что образ Икенны находится в диалоге с библейскими фигурами. В ней прослеживаются черты Самсона (ее сила не в волосах, а в крови, но мариняне, как и филистимляне, не должны о ней узнать), а также Моисея, выросшего при египетском дворе, но несущего кровь евреев, которых он в итоге освобождает. Она — невольная мессия кханаи: обладательница их крови, в решающий момент она мстит властям страны. Так, то, что государство считало ее наследственным грехом, трансформируется в знак божественного. Доктрина первородного греха переосмысляется через комиксовый троп «особого происхождения». Американский афрофутуризм часто им пользуется и сопровождает его социально-критическим содержанием: «особость» связывается не с абстрактным пророчеством, а конкретной исторической стигмой, которая связана с чернокожестью и, словно в пику кальвинистам, признается ценностью.

В отличие от «Бездны», в мире «Испытаний кровью» большая роль отводится биотехнологиям. Мариняне активно занимаются исследованиями, пытаются воспроизвести или нейтрализовать магию крови научными методами. Как в нашем мире ведутся споры об «улучшении» человеческой природы, так и в романе Дэйвенпорт фигурируют попытки «очищения» населения от нежелательных генетических «отклонений». В какой-то момент выясняется, что правительство Марин и вовсе ставило опыты на детях с кровным даром, стремясь, с одной стороны, извлечь научную выгоду, а с другой — изничтожить эту популяцию. Биополитический регулятор в этой стране решает, кому жить, а кому — умереть на основании генетического кода, что перекликается с реальными историческими практиками евгенического законодательства и принудительной стерилизации «неполноценных» групп, которые во многом опирались на представление о передаваемой «греховности» («дефектности») по наследству. Афрофутуристическая традиция, обнажая такие параллели, критикует сами основания столь вопиющего презрения к человеку.

Икена, пережив ужасы смертельных испытаний, к финалу достигает не только личной цели (месть за убитого деда, который отдал всю жизнь армии Марин), но и принятия собственной миссии — разрушить ложную теологию, по которой ее народ признан проклятым. Она — носительница «афротелосотерики» в буквальном смысле: истина о несправедливости мира написана у нее в крови. Само ее тело — арена борьбы греха и благодати, презрения и славы. Можно сказать, что плоть Икены читается так же, как богословы читают Писание, извлекая из него смыслы о природе греха и искупления. Героиня переживает символическую смерть и символическое воскресение, пройдя через смертельные испытания — черту, за которую большинство маринян не выходит, и это придает ее фигуре пророческие черты. Однако важное отличие этой афрофутуристической помазанницы в том, что ее мессианство — технобиологическое, а не духовное. Спасение приходит не свыше, а из недр тела, пусть и модифицированного. Такова суть предлагаемых американским афрофутуризмом смыслов: плоть, поврежденная пытками угнетателей, содержит ключ к освобождению, становясь священной. Это бросает вызов тем ветвям протестантской мысли, которые стремились обесценить тело как тленное ради спасения души. Здесь спасение достигается через кровь и память.

На основе анализа двух романов можно сформулировать понятие «афротелосотерики» как особой литературной категории афрофутуризма. Под этим понимается совокупность мотивов и идей, где черное тело выступает не пассивным носителем греха (исторической травмы, расовой стигмы), а активным источником сакрального смысла и агентом изменения. И в «Бездне», и в «Испытаниях крови» мы видим, как телесные характеристики героев — будь то способность подводного дыхания или магическая кровь — приобретают теологический статус, становясь маркерами избранности, носителями памяти, орудием спасительного возмездия. Конечно, эти повествования метафоричны, но они прозрачно указывают на реальные проблемные поля.

Во-первых, оба романа (и многие другие афрофутуристические романы) устанавливают параллель между генетической «порчей» (отклонением) и теологией избранничества. В нашем случае обе героини происходят из групп, считавшихся «проклятыми»: потомков рабов, утопленных в океане, и потомков «ведьмовского» рода. Но именно это наделяет их уникальной ролью спасителей памяти или разрушителей угнетающей системы: «Камень, который отвергли строители, стал главой угла» (Пс. 117:22). Ранее маргинализованная плоть становится фундаментом нового мира. Такое смещение перспективы характерно для афрофутуризма, в художественных мирах которого Бог стоит на стороне порабощенных, и афрофутуристическая литература экстраполирует эту идею: сила будущего чернокожих рождается из того, что считалось их слабостью в прошлом. Другими словами, мутант оказывается следующей ступенью эволюции, а не выродком.

Во-вторых, и «Бездна», и «Испытания кровью» демонстрируют, что телесные мутации могут выполнять роль искупления. В христианской традиции поврежденное грехом тело полагается или исцелить чудом, или отвергнуть через аскезу, упование на воскресение. В афрофутуризме же такое тело исцеляет себя само. Потомки рабов в океане эволюционируют в новых существ, как бы сбрасывая ветхую природу. Икенна, освоив дар, фактически перестает быть человеком нормального типа и приобретает гуманоидные черты. Эти превращения можно понимать как постгуманистическую версию спасения — не выход души из тела, а выход тела за пределы ограничений. Как заметил А. Мбембе, технологии и научный прогресс стирают прежние границы, «черное становится всеобщим», бросая вызов старым расовым категориям

Наконец, образующим элементом «афротелосотерики» выступает память, воплощенная в теле. Для афрофутуризма память предков — не абстрактное духовное наследие, а физически ощущаемый груз. Йету чувствует боль предков как личную, Икенна носит в крови силу и ярость рода. Это соответствует афроамериканской концепции коллективной памяти, предаваемой через поколения не только в культурном, но и едва ли не в телесном планах. Такая память может быть понята и в богословских терминах — как своего рода первородный грех, переходящий от предка к потомкам. Однако в рассмотренных романах память-травма трансформируется в память-силу. Афроамериканцы, бичом которых стали рабство и расизм, превращаются в носителей «удивительно раненых тел» (термин теолога Б. Брока), чьи шрамы несут благодать освобождения

Таким образом, американский афрофутуризм предлагает своеобразную ревизию традиционной протестантской парадигмы — пуританского мировоззрения, которое породило институт рабства в США. Если в традиционной протестантской теологии человеческая плоть считается падшей и требует искупления извне, то в «афротелосотерике» искупление вырастает из самого тела — и чем сильнее физически оно повреждено, тем быстрее это происходит. Мы подчеркиваем, что это не означает буквальной христианской и какой-либо еще доктрины. Это — метафора для осмысления современного опыта чернокожих людей. Грех предков (рабство) продолжает сказываться на телах их потомков, но афрофутуризм показывает, что именно это и становится ареной преодоления исторических несправедливостей.

Можно сделать вывод, что афрофутуризм трансформирует традиционалистскую протестантскую модель «поврежденного грехом тела» в модель преобразованного тела, несущего надежду. Вместо наследия вечной вины — наследие памяти и стойкости, вместо проклятия — дарованная мутация. Возможно, такие художественные метаморфозы имеют ряд биополитических и культурных следствий.

Во-первых, они вступают в полемику с биоэтикой, которая стремится «нормализовать» или «улучшить» человеческое тело, иногда скрывая предвзятость. Исторически под видом заботы о «чистоте нации» оправдывались расистские практики (что и отражено в романе Н. Дэйвенпорт). Афрофутуризм, напротив, провозглашает ценность черного разнообразия: тела с «ненормативными» чертами не подлежат исправлению — они обладают собственной значимостью. Более того, именно такие тела могут оказаться ключом к выживанию всего художественного мира, как в «Бездне», где память о катастрофическом прошлом хранится у «ненормальной» ваджинру. В контексте биоэтики это усиливает голос против тех практик, что пытаются стереть отличия («нежелательные» гены). Этический посыл афрофутуризма — уважать телесную инаковость и признавать в ней потенциал, чтобы не повторять ошибок истории.

Во-вторых, переосмысление доктрины первородного греха в афрофутуристических романах несет переосмысление черной идентичности. Если грех неотделим от плоти, как верили пуритане, то здесь освобождение становится телесным. Афрофутуризм избрал путь реинкарнации памяти и духа в теле: через художественное воображение — категорию, фундаментальную для афрофутуризма в США и других странах, включая африканские, — черное тело наделяется глубинными смысловыми измерениями, что может формировать более цельное, уважительное отношение к телесной инаковости вообще.

В-третьих, афрофутуристическое переосмысление первородного греха в каком-то смысле делает шаг к универсализации опыта падения и искупления. Афрофутуризм рисует образы будущего, где бывшие «проклятые» ведут за собой остальных. Подобная инверсия свидетельствует об этическом повороте: признании, что спасение не может быть эгоистичным. В «Бездне» Йету решает поделиться памятью со всеми, в «Испытаниях крови» Икенна отстаивает и себя (мстит за деда), и весь свой этнос (это освобождение происходит в русле вуманизма, однако проблема женского субъекта в американском афрофутуризме не является темой этой статьи). Тем самым американский афрофутуризм артикулирует важный для биоэтики принцип солидарности: перед лицом угрозы спасение — в единстве и учете опыта наиболее пострадавших как ключевого для всеобщего выживания.

Безусловно, афрофутуризм выполняет двойную работу: деконструктивную — разоблачая расистские и исторически оправдываемые религией мифы о «поврежденности» черного тела, и креативную — предлагая новый взгляд на возможности, скрытые в этом теле. Традиционная протестантская модель первородного греха, сопряженная с идеей телесной ущербности, в американском афрофутуризме уступает место модели, где плоть обретает благодать через память и модификацию. Для читателей и исследователей это открывает пространство диалога между религией, наукой и искусством о том, как мы понимаем человеческое тело, наследие прошлого и пути к будущему, которое может быть справедливым для всех.