ОБРАЗ НЕЗАКОННОРОЖДЕННОГО РЕБЁНКА В КАРЕЛЬСКОМ ЯЗЫКЕ
ОБРАЗ НЕЗАКОННОРОЖДЕННОГО РЕБЁНКА В КАРЕЛЬСКОМ ЯЗЫКЕ
Аннотация
В статье с позиций этнолингвистики представлен взгляд на языковой образ внебрачного ребёнка в карельских диалектах. Основные черты образа незаконнорожденного осмыслены через призму лексики и фразеологии карельского языка с привлечением данных других прибалтийско-финских языков. Сделана попытка сопоставить вырисовывающиеся на материалах карельских диалектов доминанты образа внебрачного ребёнка с аналогичными в русской культуре. Ключевыми аспектами в языковом образе незаконнорожденного становятся его инаковость и чуждость человеческому коллективу, прослеживаются также семантические параллели между образом внебрачного ребёнка и негативными явлениями хозяйственной деятельности крестьянина, суровыми реалиями северной природы и порицаемым сельской общиной приданым матери.
1. Введение
Исследование языковой картины мира детства любого народа интересно не только с точки зрения вариативности и экспрессивности многих образов, сопутствующих этому периоду жизненного цикла , но также с позиций переходности и уязвимости положения ребёнка в земном мире (особенно в первые месяцы жизни). В связи с этим отдельный интерес вызывает воплощённый в языке образ незаконнорожденного ребёнка, попытке осмыслить некоторые аспекты этого феномена в карельском языке посвящена данная статья.
2. Методы и принципы исследования
В исследовании применяются этнолингвистические принципы и подходы, ведущим является метод описания лексики по лексико-семантическим полям и группам. В качестве теоретической базы используются работы исследователей прибалтийско-финской и русской лексики и культуры. При анализе привлекаются данные словарей и лингвистических ресурсов разных типов: двуязычные словари, Открытый корпус вепсского и карельского языков, словарь говоров финского языка, фразеологический словарь карельского языка, этимологический словарь финского языка, а также издание Славянские древности. Этнолингвистический словарь.
3. Основные результаты
Незаконнорожденный ребёнок в традиционной культуре – существо, обладающее особым статусом, негласно ограниченное в части прав крестьянского общества, по мнению некоторых исследователей такой ребёнок являлся априори «чужим» в человеческом коллективе . При сосуществовании в народном сознании мифологических верований и религиозных устоев христианства, незаконнорожденный ребёнок, с одной стороны, лишён духов-покровителей рода отца (ср. «половинкин сын»), с другой – его зачатие и рождение не благословлено церковью, а, значит, приход в мир такого ребёнка, по народным представлениям, ошибочен, греховен, расходится с традиционными нормами. Примером таких распространённых в народной среде установок является убеждение, что следствием половой связи вне брака могло стать рождение гермафродита; объяснение этому, вероятно, связано с невозможностью влиять на пол ребёнка, как это имело место для супружеских пар, и, напротив, при внебрачных интимных отношениях механизм формирования пола не соблюдался, так как целью подобной связи не было рождение детей .
О том, насколько распространённой тенденцией в крестьянской среде было появление незаконнорожденных детей, рассуждает Юрий Шикалов в своей работе, посвящённой вопросам деторождения, младенческой смертности и внебрачным детям в Беломорской Карелии и на западном побережье Беломорья в 1860−1910-х годах; исследователь пишет о шести процентах внебрачных детей, рождавшихся в Архангельской губернии ежегодно, и отмечает, что церковь считала официальными только те браки, которые были заключены и благословлены священнослужителями, таким образом, «незаконнорожденные» дети появлялись на свет в результате:
1) добрачных половых связей;
2) супружеской жизни без церковного венчания;
3) несоблюдения супружеской верности .
Как известно, в традиционной культуре карелов за мужчиной и женщиной закреплялся статус мужа и жены уже после соблюдения брачных ритуалов, при этом венчание в церкви могло быть отложено на более позднее время. В проводимом исследовании под понятием «внебрачный ребёнок» подразумевается ребёнок, рождённый вне брака, в первую очередь, с точки зрения канонов традиционной культуры.
Несмотря на незавидный в традиционном понимании статус внебрачного ребёнка, а также желание сельской общины дистанцироваться от него, в официальных институтах и народной среде прослеживается стремление каким-либо образом определить происхождение такого человека и отнести к тому или иному представителю его рода. Так, за незаконнорожденными в Российской империи при регистрации часто закреплялась фамилия Богданов, т. е. Богом данный, а среди деревенской общины – именование по имени матери, переносившимся на жену, детей, внуков и пр. рождённого вне брака лица, как в следующем примере из вепсского языка: Lűbič ʻЛюбичʼ, Lűbičan akk ʻЛюбичихаʼ, букв. ʻжена Любичаʼ, Lűbičan vonuk ʻвнук Любичаʼ – прозвища по имени прародительницы Любови Ананьевой (Любы), родившей, не состоя в замужестве, двух детей .
Представляется, что самым частотным обозначающим внебрачного ребёнка словом является äbäreh, äpäreh , , и производные от неё (например, äpärehlapsi, где lapsi – ʻребёнокʼ; äpärehriebu, где riebu – ʻрваньʼ, ʻчто-либо негодноеʼ ). По данным этимологического словаря финского языка, слово äpärä восходит к германскому корню «apara» и его первоначальным значением является что-либо «поздно зародившееся», ср.: äpärävuona ʻягнёнок, родившийся в конце лета или осеньюʼ, äpäre ʻота́ваʼ, в отношении лексемы äpärä в издании также приводятся значения ʻнедоношенный ребёнокʼ, ʻдуша-привидение убитого ребёнкаʼ и др. . Во всех примерах прослеживается семантика неуместности, несоответствия явления общепринятой норме. В диалектах карельского языка слово äbäreh, äpäreh означает также ребёнка или подростка вообще, но зачастую обладает негативной коннотацией, например, лексема используется в отношении шумных или непослушных детей (äpärehet, elköä ränkykköä ʻдети, не оритеʼ, ned on kačo äbärehed, ei kuulta nimidä ʻтакие вот дети, не слышат ничегоʼ ). Представляется, что это значение развилось позже остальных. В различных диалектах карельского языка незаконнорожденных детей, как и детей вообще, презрительно могли также называть kakara букв. ʻкомок навозаʼ, pentu ʻдетёныщ животногоʼ и др. В именованиях такого рода так же, как и в случае с лексемой «äpäreh», присутствует семантика чего-то малозначимого, жалкого или даже сорного. Отдельно отметим повсеместно распространённую в карельских диалектах лексему huorilapsi ʻнагулянный ребёнокʼ и производные от неё (huoraäpäreh, huoriäpäreh, huorikakara ), компонент huori, huora ʻженщина лёгкого поведенияʼ, ʻшлюхаʼ определяет негативную коннотацию лексемы.
Поэтически о зачатии и рождении внебрачного ребёнка в карельском языке говорят так: tuulel tuodu, ahaval ajettu ʻветром принесён, сухим, холодным пригнанʼ . Поэтический образ семантически соотносится с безызвестностью, неприкаянностью, тоской, на которые, в традиционном сознании, обречён внебрачный ребёнок. Согласно этнолингвистическому словарю славянских древностей, ветер, по народным представлениям, персонифицирован или наделён свойствами демонического существа; причины появления ветра связаны с отождествлением ветра с местонахождением душ и демонов, при этом существует деление ветров на добрые (как поволжское и прикаспийское святой воздух ʻблагоприятный ветерʼ) и злые, «наиболее ярким воплощением которого является вихрь» . Что касается картины мира прибалтийско-финских народов, то ветер в ней также персонифицирован, доказательством чего можно считать существование заговоров на «смирение» или, напротив, поднятие ветра. Если следовать логике существования мира духов, параллельного миру людей, то рассмотренная выше модель ahava tuuli ʻхолодный сухой ветерʼ соотносима с недобрым ветром, предвестником безрадостных событий. По мнению Д.А. Баранова, факт неполноты родственных связей, «привязывающих» незаконнорожденного к человеческому коллективу, влияет на формирование представления о нём как о части природы; идея найденной взрослыми неизвестной находки составляет основу семантической мотивировки самой многочисленной группы определений внебрачного ребёнка в русском языке, которую можно условно обозначить как «природно-пространственную»: «боровичок», «капустничек» (Казанская губ.), «крапивник» (повсеместно), «луговой» (Курская губ.), «подкустарничек», «подпечник» (Ярославская губ.) и др. .
Яркое выражение, связанное с наличием у выходящей замуж женщины внебрачного ребёнка, рождённого от другого мужчины, удалось зафиксировать от прекрасного знатока собственно карельского наречия и языкового активиста Валентины Ивановны Каракиной. Так ребёнка, рождённого вне нынешнего брака его матери, карелы могли пренебрежительно называть prituaniepokko ʻбаран в приданоеʼ, лексема употребляется в выражении männä miehol᾿ah prituaniepokon kera ʻвыйти замуж с бараном в качестве приданогоʼ. Можно сделать предположение о семантике данной лексемы, сравнив её с другими примерами из лексико-семантической группы «приданое невесты»: prituanielehmä ʻкорова в приданоеʼ, prituaniepeite ʻодеяло в приданоеʼ, prituanielammaš ʻовца в приданоеʼ. Вероятно, значение лексемы prituaniepokko ʻбаран в приданоеʼ также связано с семантикой размножения, осеменения. Если дифференцирующие модельный ряд лексико-семантической группы «приданое невесты» лексемы lehmä ʻкороваʼ, lammaš ʻовцаʼ и peite ʻодеялоʼ соотносятся с семейным очагом, уютом, теплом, то лексемы типа häkki ʻбыкʼ, pokko ʻбаранʼ в традиционном сознании могут ассоциироваться с силой и мужским началом, в этом случае выражением prituaniepokko ʻбаран в приданоеʼ в отношении ребёнка в деревне женщину порицали за внебрачные связи.
В значении, аналогичном рассмотренному выше, употребляется лексема kello ʻколоколʼ в выражениях типа soanu kuulun kellon kakalahansa ʻполучила звонкий колокол на свою шеюʼ, зафиксировано в Соткамо, Финляндия . В этом случае внебрачный ребёнок ассоциируется с колоколом, семантически соотносящимся с фактом, который невозможно скрыть от людей. В образе, создаваемом в данной паремии, колокол находится на шее у женщины, что вызывает ассоциативную параллель с главной коровой в стаде, не расстающейся при пастьбе с колоколом. Внутренняя семантика образа обладает характеристиками известности, продолжительности, а также некой обременительности явления. Вообще, колокол и колокольный звон являются универсальными символами для разных культур. Звон колоколов соотносится с вестью, трагической или радостной, адресованной определённому коллективу и часто призывающей его к действию, в подтверждение этого достаточно вспомнить паремии из русского языка «бить в набат», «звонить во все колокола» и др.
4. Заключение
Обращение к некоторым воплощённым в лексике, фразеологии и фольклоре составляющим образа незаконнорожденного ребёнка позволяет выявить ключевые доминанты народных представлений о его роли и месте в сельской общине. Так внебрачный ребёнок с точки зрения своего происхождения воспринимается чуждым человеческому коллективу существом и соотносится с нежелательными реалиями из хозяйственной деятельности, суровыми явлениями природы или выраженным в символах нежелательным и порицаемым обществом приданым. По этим категориям положение внебрачного ребёнка в карельской культуре очень близко реконструируемому у других прибалтийско-финских и славянских народов, а также в традиционном обществе в целом.