КИТАЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ ХХ В. ЛИНЬ ЮЙТАН И ХРИСТИАНСТВО: ОПЫТ ОТТОРЖЕНИЯ ОТ ЦЕРКВИ

Линь Юйтан (林语堂, 1895–1976), автор бестселлера «Китайцы. Моя страна и мой народ» (1935), философского труда «О важности жизни» (1937), а также романа «Мгновение в Пекине» (1939), за который он был номинирован на получение Нобелевской премии по литературе в 1975 г., является одним из самых вестернизованных писателей Китая ХХ в. и «самой нелегкой для написания главой современной китайской литературы», по словам авторитетного литературоведа Ши Цзяньвэя

Жизнь и деятельность писателя, действительно, рождает среди филологов (литературоведов и лингвистов), культурологов, философов и др. многие вопросы, например:

· для чего и как Линь Юйтан, будучи автором слова «юмор» (幽默) в современном китайском языке, настойчиво продвигает само явление и в литературу;

· с какой целью он основал литературные журналы «Лунь юй» (论语, в 1932 г.), «Ветер Вселенной» (宇宙风, в 1934 г.) и др., в которых публиковались произведения о юморе, о важности индивидуальности, о разных политических взглядах и др.;

· по какой причине между ним и Лу Синем, Го Можо, а также другими писателями «левого крыла» произошло несогласие, так что его творчество попало не только под их опалу, но с установлением КНР вообще оказалось под неофициальным запретом для соотечественников вплоть до 1979 г. и т.д.

Совершенно естественно, поиск ответов на эти и подобные вопросы призывает исследователя вступить на «зыбкую почву» — к изучению мировоззрения человека, и в случае с Линь Юйтаном, ученые приходят-таки к выводу о даосских «корнях» его ментальности, равно и о даосских мотивах его литературного творчества. Так, многие представители линьсюэ (林学, линьюйтановедение), такие как Ван Чжаошэн, Чэнь Пинъюань и др., склонны считать писателя «… ученым, находящимся под сильным влиянием даосской культуры»

В соответствии с логикой в аргументации, ставятся следующие задачи:

· осветить религиозный «фон» писателя;

· выявить причины отторжения Линь Юйтана от Церкви в студенческие годы и в зрелости.

В основу методологии исследования положен комплексный подход, соединяющий биографический метод — при изучении религиозного «фона» писателя, а также историко-литературный и герменевтический подходы для анализа изъянов Церковной миссии в Китае в XIX-XX в. и авторского отношения к ним.

Материалом для исследования послужили собственно произведение писателя «От язычника к христианину» (1959), цитаты из которого в работе представлены в авторском переводе, а также наиболее известный его труд — «Китайцы. Моя страна и мой народ», русскоязычное издание было подготовлено Н. А. Спешневым и опубликовано в 2010 г., в предисловии им даются биографические сведения об авторе и освещаются особенности его творчества: устремленность к диалогу, внимание к юмору и др.; о чем также пишет в 2019 г. Д. Н. Гиргель в статьях: «Концепция «youmo» («юмор») в философии Линь Юйтана» и «Либеральные интеллектуалы журнала «The China Critic» (1928–1946) о китайской культуре». Китайские исследователи делают упор на изучении мировоззренческих позиций писателя, говоря о его уклоне в даосизм: Ван Чжаошэн в монографии «Линь Юйтан и китайская культура» (2007), Чэнь Пинъюань в работе «В столкновении Восточной и Западной культур» (2014). Монография востоковеда В. Г. Дацышена «Христианство в Китае: история и современность» (2007) и статья Н. А. Мязина «Особенности распространения протестантизма в Китае в ХХ–XXI вв.» (2024) подтверждают мнение о негативном восприятии Церкви в глазах рядового китайца во время Опиумных войн.

Практическая значимость статьи заключается в возможности использовать материалы и выводы при написании монографий и учебников, в преподавании курсов по литературе и культурологии Китая.

3.1. Религиозный «фон» писателя

Линь Юйтан родился 10 октября 1895 г. в наиболее христианизированном регионе Цинского Китая — ныне пров. Фуцзянь, недалеко от крупного торгового города-порта Сямынь (Амой), бывшем также местом базирования миссионерских обществ в их дальнейшем апостолате вглубь страны. В семье будущего писателя исповедовали чужеземное христианство уже начиная с его бабушки по отцовской линии, сам же отец — Линь Чжичэн (林至诚, 1855-1923) служил деревенским пастором в Баньцзы. Автор с теплотой вспоминает свой период «детской» веры: «Вечером, перед отходом ко сну, мы всей семьей молились, и именно в таком доме христианского благочестия, любви и согласия, с четко отлаженным распорядком дня, мы и росли»

В 1912–1916 гг. Линь Юйтан обучался в престижном «Гарварде Востока» — христианском университете Св. Иоанна в Шанхае, готовивший специалистов иностранных (западных) языков. Поначалу он выбрал богословское направление, намереваясь продолжить дело родителя, но после года обучения разочаровался в теологии и перевелся на факультет гуманитарных наук; «храм науки» послужил местом его отторжения от Церкви: «Меня отпугнула теология церквей. Меня отталкивало то, что было холодно-интеллектуально, высокомерно-дедуктивно и даже немилосердно по отношению к Богу»

В 1916 г., устроившись преподавателем английского языка в университете Цинхуа, Линь Юйтан покинул поликультурный Шанхай и переехал в сердце древнего, языческого Китая — Пекин, где само место и род деятельности открыли ему недостатки полученного «христианского» образования: прекрасно ориентируясь в иностранной, «западной» культуре, он плохо знал свою, «родную». Он погрузился в изучение народных традиций и верований, чтение китайской классики и философских трактатов, в результате чего им определяется основа своего мировоззрения — «язычество» конфуцианства и даосизма. Примечательно, автор в эти годы все же продолжает проводить среди студентов воскресные библейские занятия.

В 1919 г. Линь Юйтан женился на христианке Ляо Цуйфэн (廖翠凤); верная спутница в «земной» жизни, она была весьма набожным человеком (вероятно, ей и принадлежит главная заслуга в возрождении у писателя интереса к жизни «духовной» в лоне Церкви): «Моя жена всегда читала Библию перед сном и посещала церковные службы, где могла. Я восхищался и втайне завидовал истинному духу благочестия в ней, суть которого я считаю смирение»

В 1923 г. Линь Юйтан вернулся на родину и, будучи носителем гуманизма, радея об идеалах Просвещения, он активнейшим образом влился в культурные преобразования Китая: преподавал в лучших ВУЗах страны, участвовал в литературных кружках (например, «Юйсы» 语丝, — нити слов и др.), печатал статьи в местной периодике (как журнал «The China critic», «отличавшийся либеральной трактовкой»

Мировая слава, финансовый достаток, академическое признание американских университетов — открыли ему возможность переезда в США в 1936 г. Оставление «языческого» Китая и проживание в регионах «христианского влияния» (около 30-ти лет) принесли свой религиозный плод: в 1958 г. 63-летний писатель вернулся к вере своего отца, приобщившись к Пресвитерианской церкви на Мэдисон авеню (Нью-Йорк). О главной причине данного решения он скажет: «Я вернулся в христианскую церковь скорее благодаря интуитивному восприятию своего нравственного существа, благодаря одному из тех «сигналов из глубины», в которых преуспевают китайцы»

В 1966 г. произошло возвращение писателя и на родину (ее «тайваньскую часть»), где его ожидал роскошный подарок от правительства Чан Кайши — просторный дом на склоне горы Янминшань. В саду этого дома (ныне — музей) он и был похоронен в 1976 г.; отпевание провел баптистский пастор с положением во гроб Библии.

Духовная автобиография автора «От язычника к христианину» переведена на китайский язык как «Путешествие веры» (信仰之旅), и по словам профессора философии П. Чичовачки это «серьезная книга, заставляющая углубиться в борения и рост его мысли. И она же раскрывает образ человека, страстно любящего жизнь»

3.2. Кризис веры в студенческие годы

Если следовать хронологии в биографии Линь Юйтана, его отторжение от Церкви, по иронии, произошло в стенах «христианского» университета Св. Иоанна в Шанхае.

На первый взгляд, источником случившегося перелома напрашивается конфликт богословия и веры (набожности): рожденный и воспитанный в христианской среде, воспринявший «веру» как нечто живое, открытое и подвижное, писатель не смог смириться с сухим академизмом теологии, с ее замкнутостью, чопорностью и догматизмом. Он неоднократно замечает: «Богословие любого рода всегда умаляет силу и простоту учения Иисуса <…> Я говорю о том, что людям мешают познать Иисуса именно эти назойливые доктринеры, что их путаница в вероучениях и догмах удерживала меня от христианства в течении тридцати лет, и что их богословие за пять и десять центов не позволяло мне увидеть Иисуса»

Несмотря на многочисленные авторские негативные ремарки о богословии, нами все же предполагается, что проблема состоит не в собственно теологии (как попытке человека объяснить ту или иную систему христианских взглядов). Мы считаем, что Линь Юйтан, напротив, за богословие, за ясное понимание и толкование учений. Его литературное творчество и академические труды красноречиво говорят о наклонности их создателя к постижению сути «предмета» обсуждений: конфуцианства ли, даосизма, буддизма, конечно, и христианства; даже сам его псевдоним — «Юйтан» (语堂) – работает в помощь этой нацеленности: предоставить «зал для бесед» (как можно истолковать связь данных иероглифов), дать возможность прозвучать разным точкам зрения, чтобы, обогатив знание, приблизиться к правде. Здесь можно сформировать главную методу и ядро-цель всей творческой активности писателя: через беседы, разговоры без манипуляций и принуждений, через обсуждение недостатков и преимуществ — узнавать истину; как замечает Н. А. Спешнев в предисловии к русскому изданию: «...как пишут исследователи его творчества: «Линь Юйтан стоял одной ногой в культуре Востока, другой — в культуре Запада, а душой стремился охватить творчество Вселенной»

Поэтому, применительно к богословию, писателю претит, конечно, не «предмет» обсуждений; проблема, на наш взгляд, случилась в неприятии им фанатичного отношения теологов к своему знанию: «Теологи были так уверены в себе; они хотели, чтобы их выводы были приняты как окончательные, запечатанные и заключенные в тюрьму на всю вечность. Конечно, я восстал <…> Эта высокомерность схоластического метода плюс догматический дух ранили мое внутреннее сознание»

Кроме того, если брать в расчет «детский» опыт веры писателя, его видение христианства в деревенском служении пастора-отца, в дальнейшем — наблюдения за жизнью в вере у своей супруги, его описания примеров веры в других людях, будь то крестьяне, пожилые, малообразованные, но верующие люди, Линь Юйтан утверждает, что набожность христианина не может и не должна определяться лишь знанием канонов веры, догматики и проч. По его мнению, христианство неотделимо от любви, оно исходит из любви и только поэтому (а не из-за багажа богословия) «Христиане рождают христиан, а христианская теология — нет»

 По этой причине, в описании причин своего возвращения в Церковь, писатель упоминает не только малопонятные явления, как «интуитивное восприятие» или «сигналы из глубины», но очень много говорит о служении самого Христа, что оно было исполнено не богословия, а любви: «Иисус основал Свою церковь без догм, исключительно на основе величественной силы любви, которую Он создал в Своих учениках. Эта сила непреодолимой любви учеников к Учителю была началом христианской церкви»

Таким образом, можно сказать, что студенческий кризис веры у писателя, хотя и возник в русле конфликта «богословие — вера», однако в результате исследования становится понятным, что Линь Юйтану претит не столько теология (наоборот — он за богословие), сколько фанатизм богословов, насаждение ими «культа богословия», а также утверждение примата познания в вопросах веры и набожности.

3.3. Истоки проблемы

В действительности, процесс исхода Линь Юйтана из Церкви начался задолго до его студенческой встречи с богословием. Духовная автобиография писателя открывает многие другие его мотивы отторжения, которые во многом связаны с неудачной направленностью деятельности большинства чужеземных миссионеров.

Во-первых, ошибка проповедников проявилась в агрессивном и ханжеском отношении к местным верованиям, в низвержении «культа предков» и насаждении «культа Христа»: «Этот вопрос был основным и центральным, и он указывает на проблему того, как далеко может зайти бездумная Церковь, чтобы причинить вред своим верующим», — пишет Линь Юйтан

Если говорить о практической части культа, то обращение к «душам предков», преклонение перед табличками с их именами, можно считать лишь выражением внимания к умершим родным, памяти о них, и тогда в этом акте оказывается не больше мистики, чем в христианском взывании к святым и прикладывании к их мощам (разве что, «иконопочитание» не путается с иконопоклонством»). Говоря же о собственно табличках, автор справедливо замечает: «По сравнению с буйством изображений в некоторых христианских соборах, особенно в Италии и Франции, эти квадратные таблички с именами конкретных предков выглядят почти как работа какого-то лишенного воображения рационалистического духа. На них было меньше слов, чем на христианском надгробии»

Во-вторых, из сферы «религиозного» агрессия и ханжество распространились в область китайской культуры, явив себя в радикальной направленности Церкви против оной. Реальность и глубину данного противоборства Линь Юйтан понимает, став преподавателем университета, когда выяснилось, что «любой китайский работник прачечной был лучше меня знаком с персонажами «Троецарствия». Еще в детстве я знал, что трубы Иисуса Навина разрушили стены Иерихона. Когда я узнал, что, обнаружив своего мужа мертвым во время призывных работ по строительству Великой Китайской стены, слезы Мэн Цзян растопили значительную часть стены, моя ярость была ужасной»

В-третьих, участие Церкви в денационализации Китая проявилось в политическом поле – в ее неудачном взаимодействии с «христианскими» государствами-участниками Опиумной войны против Китая. Автор описывает героическую, но печальную судьбу чиновника Линь Цзэсюя (林則徐, 1785—1850): «Из моего прославленного клана <…>, он сжег тюки с опиумом на пристанях Гуанчжоу и спровоцировал войну с опиумом, привозимым христианами»

Наконец, проблемы Церковной миссии в Китае в XIX–XX вв. в Китае обнаружили себя в сфере личных отношений писателя с иностранными служителями, среди которых ему так или иначе встречались те, кто трудился в апостолате не столько ради эфемерной Божьей славы или счастья язычников, но ради получения конкретных, материальных, «земных» благ. Чувствуется боль автора в описании своего отца, который часто помогал иностранным проповедникам перевозить их многочисленные вещи, так что даже получал травмы: «Я до сих пор помню шрамы на плечах моего отца»

Суммируя данные ошибки, мы хотим обозначить их рамками конфликта «христианство — язычество»: многие иностранные миссионеры вели свою деятельность в Китае с определенной долей высокомерия, фанатизма и агрессии. Если в стенах университета Св. Иоанна в Шанхае юный Линь Юйтан столкнулся с фанатизмом преподавателей богословия, то зрелый он осознал проблематичность чужеземной религии по отношению к «языческому» в других измерениях: религиозном («культ Христа» против «культа предков»), культурном (в угнетении национального «христианским»), политическом (в столкновении «христианских» стран с Китаем в Опиумной войне), а также личном аспекте писателя (в его взаимоотношениях с иностранными проповедниками).

При виде вышеуказанных обстоятельств, отвержение христианства и выход из Церкви, — представляются логичным и естественным результатом в жизненном пути писателя; истоки же проблемы, как видится, берут начало еще в детстве Линь Юйтана.

В результате проведенного исследования было выявлено, что восприятие Линь Юйтаном Церкви и христианства обнаруживает ряд особенностей.

Во-первых, он воспринимал данное учение не абстрактно, концептуально или книжно-теоретически, но предельно конкретно, эмпирически, «на деле», по всей видимости потому, что оно почти всегда теснейшим образом окружало писателя: в семье, где его бабушка по отцу была христианкой, сам отец — пастором, а супруга – благочестивой верующей и прихожанкой; на полях деятельности, где в преподавании и обсуждении им специфичности культур «языческого» Китая и «христианского» Запада им непременно шло и изучение их религиозно-философских основ; «географически» (территориально), что Линь Юйтан родился недалеко от крупнейшей «базы» миссионеров в наиболее христианизированном районе Цинского Китая, получил «христианское образование», жил в регионах «христианского влияния» — США, Германия Франция и др., и в конце был похоронен на о. Тайвань. Подобный религиозный «фон» не мог не играть своей роли в восприятии им учения Христа, что отличало его от других писателей Китая, будь то Лу Синь, Го Можо и даже Бин Синь, для которой «христианство играло заметную роль»

Во-вторых, говоря конкретно о его негативной оценке христианства и Церкви, можно выделить две коллизии, вокруг которых строятся авторские аргументы «против» — это конфликты: «богословие — вера» и «христианство — язычество».

Так, первое противостояние, хотя оно и дало толчок к открытому отвержению Линь Юйтаном «веры отца» и переходу к китайскому язычеству, открывает неприятие писателем не столько богословия, сколько радикального метода его насаждения с культивированием человеческого ума как первичного и наилучшего проявления веры; писатель против «культа богословия» в вопросах веры. Второй же момент — он более глубок и требует дальнейшей проработки, однако на основании герменевтического анализа его духовной автобиографии «От язычника к христианину» можно сделать предварительный вывод, что на раннем этапе своего религиозного пути Линь Юйтан выступает против агрессивного отношения чужеземного христианства к китайскому национальному — в религии, культуре, политике (подобное отношение, в целом, является проявлением «диалогично-устремленной» ментальности писателя). Изъяны же Церковной миссии в Китае в XIX–XX вв., как: мотивы денационализации, запрет «культа предков», лицемерие отдельных проповедников, провальный союз Церкви и «христианских» государства во время Опиумных войн и др., — привели писателя к естественному отторжению от Церкви и отвержению учения.

Опыт изучения Линь Юйтаном культурного наследия Поднебесной, превосходное «западное» образование, годы жизни на родине и за ее пределами, богатейшая кросс-культурная просветительская, писательская и педагогическая деятельность, — являют собой предмет отдельного исследования, которое должно проводиться с включением также исторических, философских и теологических дисциплин, где по-прежнему остается нерешенной проблема в области основы его мировоззрения, все же оказывающуюся «христианской» лишь на поверку книги-исповеди. Особенности авторского понимания Церкви и христианства, смысла религии, разницы между язычеством и христианством, все же наталкивают на некоторые сомнения в ортодоксальности его взглядов, исследование чего является перспективой для дальнейших работ.