ЭТНОНИМ «НЕМЕЦ» КАК ПРЕЗЕНТАТОР НЕМЕЦКОГО КУЛЬТУРНОГО СТЕРЕОТИПА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ПУБЛИЦИСТИКИ XIX В.)

Введение

В России, как в любой многонациональной и многоконфессиональной стране, неизбежны культурные стереотипы, отражающие «устойчивые представления» одного народа о другом. Термин «культурный стереотип» в науке чрезвычайно популярен, а само явление, понимаемое по-разному, обширно изучено в различных аспектах. Известны работы Е. Бартминьского [2], О.В. Беловой [6], Е.Л. Березович [4], [5], Е.Е. Левкиевской [8], Ж.Б. Абильдиновой [1], В.А. Ефремова [7] и др., которые посвящены как общекультурным, так и сугубо лингвистическим вопросам формирования, речевого выражения и поведенческой манифестации культурного стереотипа.

В настоящей статье на материале русской литературы и публицистики ХIХ века рассматривается этноним немец (и его производные) как языковой компонент культурного стереотипа – коллективного представления о немцах и всем «немецком» глазами русского человека.

Культурный стереотип вслед за Е. Бартминьским [3, С. 68] понимается как комплекс устойчивых представлений одного народа о другом, имеющий непосредственное языковое воплощение, т.е. «языковой стереотип».

Как известно, отношения России с Германией, имеющие многовековую историю, складывались весьма неоднозначно. Период XIX века в этом смысле наиболее показателен: от союзничества России с Германией против Франции и Англии до его прекращения и выступления объединённой Германской империи против расширения территории российского государства. Поэтому в XIX веке можно наблюдать различные в оценочном отношении представления русских о немцах и Германии в целом. Безусловно, в таком случае следует учитывать и тот факт, что наш материал – художественные литературные и публицистические тексты – во многом отражает позицию автора текста, его субъективные умонастроения и политические взгляды. При этом совершенно очевидно, что языковому стереотипу свойственна известная устойчивость употребления и функционирования, причем в различных социальных сферах общественной коммуникации.

По мнению Н.И. Толстого, этноним как единица естественного языка, «погружаясь в язык культуры, приобретает в нём дополнительную, культурную семантику» [10, С. 291]. Отметим также, что культурная (национальная, символическая) семантика этнонима зависит и от позиции этнономинации в определённом контексте.

Характерно, что в рассматриваемых текстах этноним немец часто выступает в качестве именной части сказуемого, и в этой синтаксической функции неизбежно заключает в себе предикацию, т.е. основное содержание высказывания, что – «квалификационное». В этом случае, номинация «немец» имеет черты «свернутого» культурного стереотипа, поскольку уже заключает в себе оценочную характеристику – например, известную немецкую расчётливость: ― Германн немец: он расчетлив, вот и все! (А. С. Пушкин. Пиковая дама (1833). В приведённом примере показательно, что культурный стереотип, «свернутый» до уровня единичного «немец», разворачивается с помощью другой предикации, выражающей оценку (он расчётлив).

Зачастую к именной части сказуемого, выраженной этнонимом немец, добавляется эпитет, заключающий в себе семантику достоверности / истинности, который даёт яркую оценочную характеристику и качественно усиливает смысловую нагрузку «свёрнутого» немецкого этностереотипа. Например:

Шиллер был совершенный немец в полном смысле всего этого слова. (Н. В. Гоголь. Невский проспект (1835);

Саша остался в полном распоряжении своего наставника, который был по породе и по душе истый немец. [А. Ф. Писемский. Тюфяк (1850)].

Весьма показательны контексты с сочетанием «настоящий немец» (здесь и далее подчеркнуто мной – А.Ч.): Оба вы хорошо и делаете, что сговорчивы; но что касается до Грабшауфеля, то он, сколько я знаю, настоящий немец; то есть глуп, как баран, зол, как мартышка, и упрям, как украинский бык! (В. Т. Нарежный. Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова (1814). В этом примере интересно и то, что характеристика, заключённая в этнономинации «немец» в сочетании с эпитетом «настоящий», раскрывается с помощью ряда сравнительных оборотов с участием зоологизмов, подчеркивающих негативную оценочность высказывания.

В противостояние этому – приведем контекст, в котором отражена самооценка «настоящего немца», т.е. контекст заключает я-характеристику: ― Теперь докажу вам, мои подданные, что я настоящий немец, следственно, благоразумен и миролюбив! (В. Т. Нарежный. Гаркуша, малороссийский разбойник (1825); Как видно, здесь оценочность заключена в предикатах, выраженных краткими прилагательными благоразумен и миролюбив, выступающих в функции положительной характеристики «настоящего немца».

В следующих примерах немец выступает также в функции именного предиката, однако с содержательной точки зрения выступает в столкновении нескольких культурных стереотипов, заключенных в разных этнонимах, где один из них неизбежно оценивается более «положительно», чем другой: Конечно, сам он от неприятеля не станет прятать русского офицера, да и на нас не донесет, ведь он не француз, а немец, и надобно сказать правду ― честная душа! (М. Н. Загоскин. Рославлев, или Русские в 1812 году (1830);

Доктор Самойлович был не русский, а поляк или чех, во всяком случае, не немец и поэтому не соединял в себе ни недостатков немецких докторов, ни полного невежества русских докторов (Е. А. Салиас. На Москве (1880).

Эти (и другие) примеры демонстрируют амбивалентость «немецкого стереотипа» в русском культурном пространстве XIX века: с одной стороны, «немец» воспринимается как честная душа, т.е. положительно, с другой – наряду с «русским» – не вызывает большого профессионального доверия, т.е. оценивается негативно.

Известным презентатором рассматриваемого этнокультурного стереотипа можно назвать отэтнонимное прилагательное «немецкий», причем в характерном контексте. Яркую оценочную характеристику, цельный образ, выраженный конструкцией «немецкий + сущ.», приобретает с помощью разных языковых компонентов.

Во-первых, с помощью сочетаний с именем существительным высокого содержательного «ранга» (дух, характер и др.):

 Удивительно, как скоро перешел к нам этот немецкий дух! (И. С. Аксаков. Письма родным (1849-1856);

Немецкий дух, который весь состоит из дисциплины, не по натуре нашей. [А. А. Фет. Мои воспоминания / Часть I (1862-1889)];

В постройке статей он усмотрел отчасти немецкий характер, искусно, но фальшиво обобщающий предметы, а потом и некоторую непоследовательность. [П. В. Анненков. Литературные воспоминания (1882)];

Во-вторых, с помощью формульных синтаксических конструкций (на немецкий манер); Нет, я хочу влюбить его на наш немецкий манер, и я думаю, что он на это должен быть способен, потому что он по матери ― немец.
(Е. П. Карнович. Придворное кружево (1884).

В-третьих, с помощью устойчивых сочетаний, например таких как «немецкая учёность»: Берлинский университет, благодаря соединенным усилиям администрации и людей науки, вырос сам собой в готовое царство такого рода: немецкая ученость процветала там, как нигде. (П. В. Анненков. Литературные воспоминания (1882). Следует подчеркнуть, что для русской литературы XIX в. (и, видимо, речевого обихода в целом) сочетание «немецкая ученость» было довольно устойчиво. Достаточно вспомнить известную строку из «Евгения Онегина»: Он из Германии туманной / Привез учености плоды. «Немецкая ученость» – ‘подлинная ученость’, в этом сочетании имплицитно содержится совершенно определенная квалификативность, которая не требует разъяснений, она описывает как раз культурный стереотип как уже состоявшийся комплекс представлений, не нуждающийся в толковании.

Не менее интересной отэтнонимной речевой единицей является глагол «о(б)немечить», выступающий в паре с дериватом, образованным постфиксом -ся, – «о(б)немечиться». Словообразовательная модель глаголов с префиксом о(об-) рассматривается в значении ‘превратить(ся) в кого-/ что-либо, придать (принять) какие-либо качества, свойства, характеристики’.

Хотя, таким образом, это государство ордену не удалось онемечить и сделать вполне католическим, но оно во многом примкнуло к западному миру... (М. Ф. Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права (1886);

По воспитанию и окружающей среде, успевшей вполне онемечить уже прадеда великого Лейбница, немецкий философ, конечно, должен считаться таким же немцем, как и Лессинг ― потомок лужицких лесников. (М. М. Филиппов. Готфрид Лейбниц. (1893)

И я, грешный человек, думал, что он вовсе онемечился… (М. Н. Загоскин. Русские в начале осьмнадцатого столетия (1848)

Но от давнего пребывания в Германии она почти совсем онемечилась. (И. С. Тургенев. Вешние воды (1872)

По мнению О.А. Старовойтовой [9, С. 276], семантика таких глаголов может характеризоваться самым общим значением и не различаться по степени интенсивности, поэтому мера признака и оценочность в целом, как видно из примеров, могут передаваться с помощью наречий-интенсификаторов (совсем, вовсе, вполне, совершенно и под.).

Кроме того, О.А. Старовойтова [9, С. 284] отмечает, что интересным стилистически синонимичным производным к глаголам с префиксом о(об)- в текстах ХIХ века является отэтнонимный глагол с префиксом с-, приобретающий оттенок разговорности:

Кракусы, например, с ужасным соболезнованием говорят, что прусаки «снемчили» Познань; что уж в польских семьях нередко говорят между собою по-немецки, а в рабочих классах есть люди, совсем забывшие польскую речь. (…) Конечно, школы не так устроены, как бы хотелось, да вон посмотрите-ка на чехов, на моравов, уж там наши покровители австрийцы шага не дают ступить, а найдите-ко онемченного чеха или чешку! (Н.С. Лесков. Город Краков (1862).

К тому же из этого контекста видно, что в функции выражения «немецкого стереотипа» могут выступать различные глагольные формы (здесь – причастие) рассматриваемого производного с префиксом о(об)-. Родятся они от обруселых немцев, делаются из онемечившихся русских. (А. И. Герцен. Русские немцы и немецкие русские (1859).

Как известно, стереотипы складываются исторически. Содержательная и оценочная семантика этнонима, погруженного в культуру, безусловно изменчива. Тексты ХIХ века демонстрируют амбивалентное оценочное содержание этнонима немец как презентатора соответствующего этнокультурного стереотипа. С одной стороны, заметно, что «немецкий стереотип» воспринимается положительно, с другой – присутствуют совершенно конкретные отрицательные оценки немца.

Следует отметить и тот факт, что в нашем материале любая оценка поведения, личностных черт «настоящего немца» зависит от субъективной позиции автора и функции текста: так, в художественных произведениях разворачивается многослойный «личностный стереотип немца» – по поведению, по характеру, по нравственным позициям и т.д. В публицистических и деловых текстах, принадлежащих перу государственных деятелей, стереотип немца приобретает явное политическое звучание. И все же каждый из рассмотренных «социальных» вариантов этого стереотипа имеет нечто общее, обеспечивающее устойчивую оппозицию «русский немец» как вариацию общекультурной оппозиции «свой – чужой».

Не менее показательными оказываются отэтнонимные производные – прилагательное «немецкий» и глаголы «о(б)немечить – о(б)немечиться» в различных грамматических формах, которые актуализируют основные черты устойчивого «немецкого стереотипа», существовавшего в русском обществе XIX в., о чем свидетельствуют многочисленные контексты, насыщенные этими лексическими единицами.